Александр III. Истоки русскости

Русский царь, просчитывая свои дипломатические ходы, первостепенное значение придавал своему личному участию в их важнейших актах. Так, идя на разрыв кабальных условий, навязанных нам Европой на Чёрном море, он сам в 1886 году посетил Севастополь, и этот визит имел большое историческое значение. Именно здесь, едва не демонстративно, император и подписал приказ, возвещающий о возрождении Черноморского военного флота: «Прошло тридцать с лишним лет, как Черноморский флот, свершив славные подвиги, принёс себя в жертву для блага России. Нынче этот флот возникает вновь на радость скорбевшей о нём России». Мы уже упоминали, что первые черноморские броненосцы была заложены в Севастополе. И одновременно с этим возобновили военное судостроение в Николаеве. Россия вновь твёрдой ногой вступала на черноморские берега, с демонстративной непреклонностью заявив о себе как о мощной морской державе.

В целом, вот такими были основные направления и этапы европейской политики Александра III. Как её оценивали сами россияне? Оценивали по-разному. Большинство реально мыслящих людей одобряли прагматический курс императора, целиком направленный на защиту русских национальных интересов. Но была и группа политологов, осуждавшая такую политику, усматривая в ней большой недостаток динамичности. Например, такой широко информированный человек как А. А. Киреев говорил, что он глубоко разочарован ею. Он крайне низко оценивал личный состав Министерства иностранных дел, а всю внешнюю политику Александра III считал крайне невыразительной и неинтересной: «Наша бесцветная политика не мешала нашему росту. Почему? Потому что за нас время: время, которое сейчас против Запада. Запад сходит вниз, а мы хоть и неумело, да идем в гору… И такого инстинктивного поворота к самостоятельности достаточно было, чтобы мы сделались грозными. Что же было бы, если бы мы знали, чего желаем, к чему идем. К сожалению, мы этого не понимали, не понимаем и по-прежнему придерживаемся выжидательной политики. Но эта выжидательность не подкреплена, не мотивирована. Просто сидим и растем! Иностранцы же этим пользуются, радуются нашей неподвижности и гадят нам, обделывая свои делишки».

Вот и такие отзывы о европейской политике Александра III тоже имели место. Правы ли были их сторонники? Немалое число таких людей находилось в армии, где император не пользовался высоким авторитетом уже из-за своих миролюбивых взглядов. Там же проявился и самый горячий проповедник смело наступательной политики, подлинный национальный герой генерал М. Скобелев. На наш взгляд, в отношениях России с ведущими европейскими государствами некоторое время даже существовал достаточно серьёзный как бы «фактор генерала Скобелева». В чём он заключался, и каково было отношение Царя-Миротворца?

Звезда генерала Скобелева взошла и ярко засияла после его победной экспедиции в Среднюю Азию и особенно после взятия туркменской крепости Геок-Тепе. Этот «Карфаген пустыни» долго не уступали русским войскам, и он даже обрел славу неприступной твердыни. Скобелев, возглавлявший решающую военную экспедицию против туркменов, прекрасно соединял высокую степень организованности наступления (вплоть до прокладки железной дороги) с чисто суворовскими решительностью и отвагой. Победа была достигнута, и слава едва не суворовского сияния осияла полководца. И эта слава, очевидно, всерьёз встревожила императорский Двор и принесла немалую досаду и самому императору. И она была тем ощутимей, что до царя, конечно, доходили весьма нелестные отзывы Скобелева о его военных способностях, без заметной славы проявившихся при боевых действиях в Болгарии. Скобелев ведь бывал до неприличия искренен, и его жесткие откровенные замечания сразу становились общеизвестными.

Более того, в высшем свете установилось устойчивое мнение, что доблестный генерал совершенно нетерпим к политике и к самой личности царя. Так барон Н. Врангель, вспоминая об этом, говорил, что «Скобелев Александра III презирал и ненавидел». Может быть, ведь и сам император не находил нужным скрывать своё нелестное мнение о полководце. И царь явно не желал ему оказывать больших почестей. Об этом, пожалуй, всего ярче говорил прием Скобелева после его возращения из Туркмении. Атмосфера всеобщего восторга перед героем Геок-Тепе была столь широкой и восхищенной, что ироничный князь Долгорукий произнес фразу, подлившую масла в огонь царской неприязни: «Это было словно возращение Бонапарта из Египта».

Император вместо проявления радости и признательности первый вопрос задал строго и буднично о состоянии дисциплины в экспедиционном корпусе Скобелева. И это уже являлось прямым проявлением императорского неудовольствия (ведь кто лучше самого царя мог знать о демократизме, доступности Скобелева и о свободных отношениях в его войсках!). Царь не проявил интереса к деталям экспедиции, и прием прошёл кратко, сухо и сдержано.