Александр III. Истоки русскости

Горячего и до безрассудства отважного Скобелева это совершенно вывело из себя. Он обратился к бывшему при Александре II министру, графу М. Т. Лорис-Меликову, с крайне возмущенным рассказом об этом. Слушатель был выбран неслучайно, Лорис-Меликов в свете считался человеком, способным как на известный демократизм, так и на очень решительные поступки! (Покойный Александр II для борьбы с революционными непорядками в стране желал назначить его, ни много ни мало, а диктатором!)

Лорис-Меликов, человек наблюдательный, мог вполне убедиться в крайней возмущенности генерала и даже в его годности к неким протестным действиям. «Он меня даже не посадил!» – говорил Скобелев о минутах царского приема, и, продолжая разговор, вдруг перешел на очень крайние высказывания: «Дальше так идти нельзя… Всё, что Вы прикажете, я буду делать беспрекословно, я пойду на всё…» Конечно, после таких слов граф мысленно сделал вывод, что речь идет о возможности дворцового переворота. Он осмотрительно не продолжил обмена мыслями в эту сторону, но Скобелева это не озадачило и не остановило. Чувствуя в себе сильнейшие лидерские качества, он попытался найти понимание и поддержку военных кругов, где Александр III не пользовался значительным авторитетом.

Б. А. Костин в своём исследовании о Скобелеве замечал: «…весьма конкретные мысли высказал Скобелев об участии армии и коренных преобразованиях». «В революцию … стратегическую обстановку подготовляют политики, а нам, военным, в случае чего, предстоит только одна тактическая задача. А вопросы тактики… не предрешаются, а решаются во время самого боя…» Без сомнения, слухи о таких высказываниях (а, может быть, и сильно приукрашенные) доходили до резиденции императора, а это никак не могло смягчить отношение царя к полководцу.

А атмосфера всеобщего восхищения неблагостно влияла на славного генерала. В умном, хитром и отважном до безумия Скобелеве постепенно зрело убеждение в своей ежели не исключительности, то, несомненно, в своём высоком предназначении совершить какие-то решительные перемены в жизни российского государства. Многие современники предполагали: таким решительным шагом вполне может стать государственный переворот. И великосветская камарилья охотно подхватывала эти предположения и слухи и активно разносила их по столице. И в Москве, и в Петербурге в салонах много шептались о том, что Скобелев желает стать императором; что называться он будет Михаилом II; что даже назначен день коронации. (После таких «сведений» мог ли царствующий император относиться к Скобелеву с доверием и теплом?)

А, кстати, ожидание серьёзной активности со стороны Скобелева царило и в среде революционеров. С. М. Степняк-Кравчинский писал об этом: «Говорили, что либо в это время, либо несколько поздней смелый план дворцовой революции был задуман генералом Скобелевым». За этим следовали слова о серьёзной убежденности в том, что «способность Скобелева возглавить антиправительственное движение сомнению не подлежит».

Кажется, это была едва не всеобщая уверенность в тогдашнем великосветском обществе. И К. П. Победоносцев сразу же настоятельно посоветовал царю привлечь Скобелева к себе, дабы заранее устранить опасность от неразумных действий «отважного до безумия» генерала. Победоносцев писал императору: «Вы принадлежите не себе, а России и своему высокому служению. Хотя Скобелев и безнравственен, но он стал великой силой». Однако император на этот раз ничего не предпринял и Скобелев, глубоко недовольный, уехал за границу. Там он снова общался с Лорис-Меликовым, в обществе несдержанно отзывался о русской внешней политике, и всё это ещё более тревожило наше правительство.

Особенно неприятным стало известие о резком выступлении генерала на парижском банкете в ресторане Бореля, жестком, заостренном против немецких государств. За этим последовал не менее жесткий ответный демарш Австрии, добавивший недовольства Александру III. В светском обществе открыто говорили, что Скобелев действует, словно испанский генерал-заговорщик. Но действует совершенно открыто!

Русское правительство предложило Скобелеву отпуск, но этот отпуск генерал использовал самым нежелательным образом. На встрече с сербскими студентами он произнес речь, в которой заявил, что главный враг России и всего славянства – это Германия, и война с нею как неизбежна, так и необходима для спасения общеславянского дела!