Александр Пушкин: близкая эпоха

Можно только догадываться, что было бы нашему национальному гению за пикетирование с портретом Лувеля в иные времена. Этот эпизод вкупе с эпиграммой на Александра Стурдзу переполнил чашу терпения бдительных граждан, следивших за общественным порядком.

А теперь от перфомансов в партере Большого театра перейдем к знаковым художественным переодеваниям и эффектным театральным жестам Александра Сергеевича.

Театральное переодевание № 1

Мы уже говорили, что в конце 1817 года Пушкин заболел, истощив запас энергии. Необходимо было договориться со своим организмом и перезагрузиться, что Александр и сделал, закрывшись в своей тихой (окно во двор) комнатке у Калинкина моста. Он читал, лежа в постели, только что вышедшие 8 томов Истории государства Российского Николая Михайловича Карамзина, а в перерывах между томами брался за Руслана с Людмилой (Руслану и Людмиле нравилось, когда за них брался Пушкин).

Тут-то к больному и прорвалась Елизавета Шот-Шедель в костюме гусара. Елизавета шла по стопам Надежды Алексеевны Дуровой (Черновой), с которой Пушкин будет активно сотрудничать как редактор журнала «Современник»: сначала в августе 1835 года поэт напишет ей письмо с заманчивым предложением издать записки о 1812 годе («цену назначьте сами!»), а затем, познакомившись летом 1836 года с ней лично, повезет ее обедать на Каменный остров.

Театральное переодевание № 2

О следующем переодевании в жизни Пушкина мы говорили: Александр вместе с одноклассником Антоном Дельвигом, переодевшись простолюдинами, завалились в народный трактир, находившийся в непосредственной близости от Императорской публичной библиотеки[52].

Ножи и ложки в трактире крепились к столу железными цепями. Вилок не было – когда посетители начнут драться, лучше, чтоб без вилок: может, глаза сберегут. С утра делался концентрат щей, в который, по мере поедания, подливалась горячая вода, так что суп в трактире подавался круглосуточно. И было весело.

Сегодня Толмазов переулок, где двое друзей умело смешались с местным контингентом извозчиков, торговцев, слуг и посыльных, носит имя Крылова. Иван Андреевич работал в Публичной библиотеке, так что друзья могли время от времени выскакивать из душного трактира на улицу, чтобы помахать великому баснописцу, который имел обыкновение сидеть у открытого окна библиотеки.

Театральное переодевание № 3

Во время пребывания в Кишиневе Пушкин серьезно скучал по театру. И решил сам давать представления в интерактивном режиме. Надев на себя все турецкое, он неторопливо гуляет в городском саду, и все узнают у него, где в округе варят лучший турецкий кофе. В другой раз он, нарядившись молдаванином, сидит на скамейке в саду, и к нему обращаются исключительно по-молдавски. А когда Александр переоделся евреем и пошел по центральному бульвару, то устал отвечать, где тут ближайшая синагога. По выходным, когда Пушкин набрасывал шинель по-генеральски – одна пола на плече, другая тянется по земле, – ему отдавали честь, принимая за только что приехавшего незнакомого генерала…

Странно, что в Лицее Пушкин не выходил на сцену. Наблюдал, впитывал. И уже потом показал, на что способна сила его перевоплощения!

Театральное переодевание № 4

Ну а узнав в Михайловском о смерти императора в Таганроге, заядлый театрал Пушкин переоденется в крепостного, возьмет документ на имя слуги Осиповой, Алексея Хохлова, и вместе с садовником поедет скорее в Петербург, но еще до Пскова повернет обратно из-за перебежавшего дорогу самоотверженного зайца, спасшего целый пласт русской культуры.

Практика театрального жеста

Теперь несколько слов о практике театрального жеста. Известно: как вы всплеснете руками на сцене, повернете голову или схватитесь за нее, так лодка спектакля и поплывет… Итак, жесты Пушкина!

№ 1. Отблеск золотых монет

О том, как Пушкин решил в Петербурге подразнить отца, мы уже говорили, но еще раз представим себе, как, гуляя по набережной Невы в общей с отцом компании, Пушкин вскакивает на парапет и широким театральным жестом выбрасывает в реку несколько золотых монет, наблюдая, как Сергей Львович скрежещет от возмущения зубами.

№ 2. Нет, я не Гамлет, я другой (но тоже с черепом, с остзейским)

В один из ветреных и прохладных октябрьских дней (мы забегаем по времени вперед) Пушкин, добравшись с потрясающими приключениями в столицу из умиротворяющего Михайловского, проводит в доме Дельвигов на Загородном проспекте литературно-театральную презентацию черепа предка остзейских баронов:

Прими сей череп, Дельвиг, он
Принадлежит тебе по праву.
Тебе поведаю, барон,
Его готическую славу…