Александра Федоровна. Последняя русская императрица

За такую оплошность царя, которая окажется фатальной, полную ответственность нес Константин Победоносцев, обер-прокурор Святейшего синода. Три дня спустя после этой примечательной речи, царь поручил генералу Череви- ну, шефу его личной охраны, сообщить ему, какой наблю­дается общественный резонанс на произнесенную им речь.

Озадаченный генерал ответил:

— В любом случае, Ваше величество, это — очень важное событие...

Увы! Оно таким стало, чего, конечно, никто не желал. Обманутый, оскорбленный народ искал козла отпущения. В конце концов, кому предъявлять претензии по поводу та­кой безответственной декларации государя, который еще никому не доказал, чего он стоит как царь?

Во всем стали подозревать императрицу. Это она, — кто же еще? — хотела превратить своего мужа в деспота. И кле­вета набирала силу... тем более что этому способствовали некоторые члены императорской семьи...

Восемь дней спустя после строгого выговора, вынесенно­го царем своему народу, на его рабочем столе, словно невзна­чай, оказалось открытое письмо Женевского Революцион­ного Исполнительного комитета рабочей партии. В нем го­ворилось: «Ваша речь только усилила оскорбления в адрес мятежно настроенных людей. Они пойдут до конца в своей борьбе с тем, что они яростно ненавидят, и можете не сомне­ваться в том, что они будут бороться любыми способами, которые окажутся в их распоряжении. Вы первый вступили в бой, и никто не сомневается, что очень скоро вы окаже­тесь в самой гуще схватки...»

Санкт-Петербург, 19 января 1895 года

...Студенты организовали шествие от университета и тех­нологического института до Аничкова дворца, — это была первая массовая манифестация такого рода. Полиция быс­тро их разогнала, никаких серьезных инцидентов отмечено не было.

Но вина была уже обозначена, улица теперь предназна­чалась не только для торжественного выезда государя.,.

Все эти события, казалось, были лишь легким облачком на ясном небосводе перед счастливым происшествием, к которому готовился император, и вся империя уже знала об этом, — горечь взаимных обид вскоре развеялась, и жизнь вновь вошла в привычную колею,

Мария Федоровна спешно прибыла из Копенгагена, что­бы находиться рядом с невесткой, когда той потребуется ее помощь.

Александра решила рожать не в Санкт-Петербурге, а в Царском Селе.

С каким нетерпением, с каким религиозным пылом, ве­рующие опускались на колени перед иконами втысячах рус­ских церквей, молились за рождение у императрицы маль­чика, наследника трона. Салюта в триста залпов из пушек в день рождения наследника так и не прозвучало. Пожелания самодержцев, как и всего населения Санкт-Петербурга не оправдались! На свет появилась девочка. Великая княгиня Ольга Николаевна вошла в этот мир, который обманулся в своих ожиданиях. Младенец весил девять фунтов. Радость родителей затмевала разочарование окружения. Отец уже не думал о своем разочаровании, — он уже смирился, что у него не будет наследника. Не беда! Ему всего двадцать семь, а жене — двадцать три...

У него еще будет шанс...

Молодая мама пожелала лично кормить свою новорож­денную. Александра сама нянчила и купала ребенка, пела малышке колыбельные песенки, которые она уже произно­сила на безупречном русском языке, с очень приятным не­мецким акцентом.

Она была счастлива, сердце ее переполнялось радостью. Поглядывая на спящую девочку, она писала своей сестре Виктории: «Ты себе не представляешь, как мы счастливы; у нас появилась такая чудная малышка, о которой так прият­но заботиться...»

Когда маленькая Ольга спала, мама, сидя у детской кро­ватки, вязала и мысленно высказывала ей свои пожелания: «Пусть это дитя подольше рассчитывает на своих родителей, и пусть ее жизнь будет безоблачной и счастливой!»

* * *

Шли месяцы, но положение Александры не менялось. Ее непреодолимая тяга к уединенной семейной жизни со всех сторон подвергалась критике, все только и говорили об ис­полнении дворцового протокола, о надлежащем официаль­ном поведении, которое должно было всем бросаться в гла­за, что вызывало еще большее неудовольствие у ее свекрови.