Александровскiе кадеты. Том 1

В общем, едва ли Костя врал, и от этого становилось ещё хуже. Скорее б уж с папой поговорить обо всём этом, что ли, а то муторно на душе и смутно.

* * *

А тем временем незаметно пришла-подкатила суббота. В три часа пополудни кадеты славной седьмой роты, первого её отделения Солонов Фёдор и Ниткин Пётр строевым шагом, отдавая честь в движении, миновали унтера, стоявшего на часах у ворот. Конечно, отдание Петей чести, тем более в движении, приводило в отчаяние занимавшегося с ними строевой капитана Коссарта. Не наблюдалось ни требуемой лихости, ни молодцеватости. Петя краснел, бледнел, а потом начинал очень вежливо спорить, упирая на то, что понятия «лихость» и «молодцеватость» невозможно определить с должной точностью, в отличие от математических функций и физических постоянных.

Капитан Коссарт взирал на Петю мрачно, «словно жандарм на анархиста», как выразилась Ирина Ивановна, неизменно ухитрявшаяся появляться на самых разных занятиях седьмой роты, и делал выговоры Феде: отчего, мол, товарищу не помогает?

Федя тоже старался, но Петя Ниткин и молодцеватость, видать, сойтись могли ещё хуже, чем Онегин с Ленским.

Тем не менее за ворота корпуса они вышли. Здесь многих кадет уже ждали извозчики, пролётки и даже один автомотор, от созерцания которого Петю удалось отвлечь лишь напоминанием об испечённых пирогах.

До Николаевской, 10, идти пешком было с полчаса.

Погода внезапно испортилась, задул холодный ветер, полетели первые жёлтые листья, стал накрапывать нудный и мелкий дождик. На углу впереди маячили две фигуры – одна в белом дворницком фартуке, другая в длинной военной шинели.

Дворника Федя узнал, да и дивно было бы не узнать: Макар Тихоныч служил как раз в их доме. А вот рядом с ним возвышался тот самый полицейский, Пал Михалыч, что выручил Фёдора при первой встрече с шайкой Йоськи Бешеного.

– Здравия желаю! – по всей форме приветствовал Фёдор дворника и городового.

Ответом стали два мрачных взгляда. Макар Тихоныч только буркнул что-то под нос и отвернулся – прямо на стене вверенного его попечению дома красовалась размашистая надпись углём: «Долой самодержавие!», причём написанная с ошибкой, «и» в окончании вместо положенного по правилам «i».

– Вот аспиды, – бурчал дворник, явно собираясь оттирать крамольную надпись. – А, Фёдор… ступай, ступай себе. Не на что тут смотреть.

– Точно! – поддержал Макара Тихоныча городовой. – Ступайте, господа кадеты, и в самом деле.

Фёдор с Петей повиновались.

Вот и знакомый дом, вот и площадка второго этажа, кнопка звонка, над которой уже появилась до блеска начищенная бронзовая пластинка: «А. Е. Солоновъ, полковникъ».

– Не будем говорить про надпись, Петь. Чего зря маму волновать?

– Не будем, – согласился Ниткин. Но, будучи честным, добавил: – Если не спросят.

Федя позвонил, и дверь тотчас распахнулась.

Первой кинулась обниматься сестра Надя, за ней – нянюшка, ещё затем – мама и последней – сестра Вера. Папа вышел из кабинета, обниматься не стал, но крепко, по-взрослому, пожал руку.

– Добро пожаловать, сын.

Всё это время Петя скромно стоял в сторонке, но, конечно, добрая Надя это так не оставила:

– Господин Ниткин! Прошу вас, прошу! Veuillez entrer!

– Je suis extrȇmement reconnaissant[31], – вежливо ответил Петя, шаркая ножкой.

– Мальчики, мойте руки! – тотчас начала распоряжаться мама. – Марья Фоминична, миленькая, а готово ли…

– Давно всё готово, Анна Степановна, – усмехнулась няня. – Ну, проходите, проходите, огольцы! Федя! Там твоя подружка тебя…

– Няня! – Федя чуть не провалился сквозь землю. Точнее, через перекрытия.

…Оказалось, к их отпуску были подгаданы гости. Явилась Варвара Аполлоновна Корабельникова с племянником Валерианом и – сюрприз! сюрприз! – дочерью Лизаветой собственной персоной.

Петя при одном взгляде на гимназистку покраснел до корней волос; к счастью, светские разговоры оказались сведены к минимуму, потому что в гостиной уже источал сладостные ароматы накрытый праздничный стол.

– У нас всё по-простому. Куриная лапша, да осетрина, да колбаски жареные, Петенька, – говорила меж тем мама, заметив голодный блеск в глазах Ниткина. – Кулебяка в четыре начинки, это уж мы для гостей дорогих заказывали у Антонова, не сами пекли… А на сладкое – пастила и пирог ягодный с меренгой!

Петя зажмурился, издав негромкий утробный стон абсолютного счастья.

– Вот хороший какой мальчик, – умилилась нянюшка, глядя, как друг Фёдора расправляется с поданным кушаньем.

Обед получился замечательный, тихий и впрямь почти домашний, несмотря на гостей. Варвара Аполлоновна вполголоса беседовала с Фединой мамой, обе они время от времени посматривали на устроившихся рядышком студента Валериана с Верой. Надя посматривала тоже, закатывая глаза и поджимая губы, когда думала, что её никто не видит. Лизавета же «наворачивала по первое число», как выразилась Марья Фоминична, и тоже удостоилась похвалы.

– Валериан, вы, я вижу, студент Политехнического?[32] – дружелюбно осведомился папа, глядя на форменную тужурку гостя с квадратными контр-погонами и вензелем Петра Великого на них.