Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата…

И ведь по-своему вполне справедлива и версия о том, что Ельцина привел к власти русский национализм. Мостя благомыслием гать к новому «инферно». (Как некогда царицу Анну привели благие намерения национально мыслившей знати из Верховного тайного совета.) А на деле этот «национализм» оказался недогадливым простецом. Привел, вытер ножки и вежливо постоял в сторонке, не решаясь вступить в парадную залу – и вручая на подносе эстафетную палочку разряженному дворовому лакею. И некоторые из активных деятелей эпохи «из русачества» с сожалением признавались потом, что невольно способствовали деструкции стабильного развития страны.

И вот так оно все, не без культурной поддержки в том числе и Леши Балабанова, пришло со временем к торжеству уже «национализма» или «традиционализма» в новой редакции, то есть во многом ненастоящего, фанфарно-эклектичного, с приставкой псевдо-, исходящего не столько из чаяний народных, сколько из животных потребностей превратно понятого этатизма. И в итоге сама взявшая верх «силовая сфера», будто бы исповедующая некий консерватизм и традиционализм (а Запад неустанно долдонит – «русский национализм»), мутировала в нечто неспособное к ведению глубоко просчитанного и взвешенного внешнеполитического курса, не говоря уже о крайних социальных диспропорциях внутри страны. Из встреч с людьми и прочих впечатлений за долгие годы у меня сложилось мнение, что именно наша deep power, как и «силовая сфера» вообще, были антисоветизмом индоктринированы на всю катушку. А раз оно так, раз вышиблены некие логические связки и есть провалы в понимании собственной истории, то и действуем соответственно. Конечно же, не говоря уже о специфических имущественных интересах «элит», соразмерных океанским яхтам и месторождениям полезных ископаемых…

Прокляв социализм, мы не стали моральными поводырями ни для кого из отпавших сателлитов. Как и привлекательной социально-экономической моделью не сподобились стать. Мы удивляли мир в петровские достославные и потешные времена, неслись снежным комом в екатерининском веке, подминая и налепляя на себя окраины и простого мужика, столетие влачились в лаврах Венского конгресса – осыпавшихся, но все же духоподъемно-освободительских, потом взорвались сверхновой в 1917-м и обольщали сиянием надежд страны третьего мира, порождали антиколониальные революции и экспортировали социалистическую демократию… Победили фашизм, наконец…

А сейчас мы кто? Кто мы такие, чтобы вести или увлекать за собой других?

Ответ знает ветер…

Вот и выходит, что сейчас мы можем только одно… и это одно – Враг у ворот! Продавать или дарить это сложно – хотя самих себя убеждать пока еще, конечно, можно…

И за неимением иного наш новый патриотизм нанизывали в том числе и на лешин «бриколаж», который он и сам считал потом поделками, что предпочел бы переснять иначе. Он и сам, напомню, говаривал вслед, что «Брат» был проходным этапом в его творчестве… А ведь я хорошо помню, как Лешка часто кричал в молодости, когда у него появлялась какая-то заманчивая идея: Это будет Америка! Так и было, Америка вообще-то в те годы и была для него синонимом всего лучшего и самого интересного. Хотелось бы, конечно, верить, что с автором культового кино случился все же и «катарсис», «момент прозрения», что он переосмыслил свои юношеские восторги. Но что-то подсказывает, что для него это было больше фигурой речи. Способом отражения и творческого преломления действительности. В первооснове своей, в метафизике душевной он оставался в большей же мере западником, либералом, «заграничником», если хотите. И наш сегодняшний дефицит свобод его бы ни в коей мере не устроил.

Что-то побуждает возвращаться и к «чужеземной» мысли о том, что для него Россия была извечной страной патологий. По той же причине и многим нашим исследователям и друзьям его творчества он близок, даже иные религиозные деятели в оценке его работы в кино далеко выходят за рамки ортодоксии. И неслучайна фраза Сельянова – о том, что для него все кино Балабанова очень позитивное и все очень нежное… Сказано как бы из духа упреждения критики в адрес друга. Как писал Трофименков: «Герой Балабанова не меняется со времен “Счастливый дней” и “Замка”, это всегда “чужой”… Те, кто видит в Балабанове идеолога, предполагают, что он, обращаясь к той или иной исторической эпохе или социальной среде, декларирует: “Так жить нельзя”. Хотя на самом деле как настоящий художник-экзистенциалист он просто констатирует: “Жить нельзя”».

Да, именно как художник, а не мыслитель. Правильно сказал Дмитрий Быков однажды, что он не человек ума, а человек интуиции. А интуиция – дело темное, часто неверное, предрассудочное, может и обмануть.