Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата…

Эту главу мне сначала хотелось назвать поярче и позаковыристей – что-то вроде Профаносакрал, или В плену преумноженных сущностей… С иронией или даже злой подначкой в адрес тех, кто, воодушевленный его «Уродами», искал и обнаруживал в его кино смыслы, которых, на мою думку, там не было. Эта мысль невольно возвращает к аналитику балабановского «бриколажа» Уайту. Вроде бы толковый и грамотный дядечка, профессор, спец по нашим безобразиям – и вполне интересную книжечку написал, но как же им там хочется забраться со своим буровым станком исследовательским сразу в глубинные горизонты, поближе к «нефтеносным пластам». А начал бы с «сейсморазведки» – и все встало бы на свои места…

Вот он утверждает, этот американец из мормонского штата, которого судьба закидывала в мой родной нижегородский иняз, что, с балабановской точки зрения, беда в недостатке сакрального. Отсылаясь, предположу, к популярной у внешних интеллектуалов книжке М. Элиаде «Сакральное и профанное» (иногда она цитируется как «Сакральное и мирское»). Уайт подчеркивает, что «Балабанов отверг потребительскую культуру российского капитализма и медийные образы российской демократии», что создает свои приемы, «чтобы отобразить патологию постмодернизма»…

И при этом ссылается даже на известного русского психиатра конца XIX – начала XX века Павла Ковалевского. Русские психиатры той плеяды сетовали, что шедшая на смену прежней новая культура мирского материального с ее индивидуалистической сутью вела к деструктивным последствиям для общества. А стремление к достатку, как проявление стяжательства, изнуряла умы и тела. И вот эти-то перенапряжения и могли провоцировать дегенерацию.

В итоге: «Балабанов намеренно изображает современные технологии, чтобы подчеркнуть мысль о том, что общество может быть технически развитым, но духовно и физически выродившимся. Будь то симуляция 1890-х или 1990-х, его критика остается актуальной, поскольку российская национальная патология так и не была излечена».

Да, Ковалевского упоминать и стоило бы, одна его обстоятельная работа, посвященная патологиям личности Ивана Грозного, чего стоит. Но, заметим попутно, он же как специалист вполне сурово судит и о такой неприятной болезни, как эпилепсия. Возможно, он бы как раз усомнился в способности больного художника ставить диагноз эпохе.

Мораль в «Уродах» у Балабанова проста – и она повторяет сентенциозный опус Руссо (рассуждение, почерпнутое, впрочем, еще у древних). Развитие наук, искусств и ремесел утверждению духовности не способствует. Напротив – наполняет жизнь человеческую соблазнами и только развращает двуногих. Всякий русский интеллигент именно с этим имя Руссо и связывает (в пределах своей банальной эрудиции), а вовсе, скажем, не с «Новой Элоизой» или «тэпэ».

Да – чего ж не согласиться, об этом и фильм «Про уродов и людей»… Это в человеческой природе – на все новое тут же первым делом набрасывается порок. Главный совратитель – немец, он из внешнего технократического мира, и традиционное российское общество по своей автаркической природе становится жертвой стороннего совратителя. Принцип все тот же: мы – безвинные прекрасные душой аборигены, пострадавшие от экспансии порока извне. Так всегда и бывает, когда народы нашей ойкумены, веками сосуществовавшие в ладу, переходят к хищническому укладу, тут и взаимным упрекам несть числа. Так и Олжас Сулейменов, весьма известный у нас когда-то деятель культуры, винил русских, было время, что спаивали казахов водкой, что разрывали казахские земли ядерными взрывами-испытаниями на огромном пространстве Семипалатинского полигона…

(На сайтах американских сторонников «белого протеста» можно прочесть, что порнографию там внедряли евреи. Балабанов это знает, но понимает, что «катить на евреев» в двух подряд кино будет явным перебором, поэтому и «немец».) И слава Богу, и замечательно, хорошая тема к осмыслению, но эти вот голые дамские попки в соприкосновении с пучком хворостин – это уже его, лешино, дополнение к великому Жан-Жаку…

Сочувствие к слабым, нестойким, патологичным – по-своему, конечно, хорошо, гуманистично. Вот говорят – как горькая пилюля… производит омерзение – но будто бы воздействует во благо. Так не воздействует же, хотя бы и предположительно могло бы – потому что лечащего вещества в ней нет. Да и в чем тут морализм опять же? Тут все больше о фрустрациях…

Сошлюсь на чужие слова, ибо отстраниться хочется и опосредовать чем-то его тяжкую вязкую субстанцию киноматериала – хотя и не писать об этом нельзя. Один из рецензентов кино так заключил свое мнение о фильме «Морфий»: «Главному герою делают минет, после чего он отправляется блевать в соседнее помещение – таков балабановский подход к булгаковской прозе. Разумеется, никакого сострадания к персонажам, столь характерного для рассказов Михаила Булгакова, у Балабанова нет и в помине…»