Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата…

И ведь вот что интересно: сам-то я и в эпоху застоя не видел, что кругом все тупик и развал. Родители с раннего детства отдали меня бабушке на воспитание – себе оставили младших, и там, в деревне у бабули с дедом, я видел ежедневный деревенский труд. Хотя, само собой, случались на деревне и семьи, где царила пьянка. Оно, впрочем, так и сейчас. Рядом была Глебовская птицефабика, и там развала не было, решали продовольственную программу для Москвы. Дед мой Гриша командовал тамошней водокачкой, а баба Маша подрабатывала на соседней лесопилке в лесничестве, шишки в сушилке сушила для питомников. В начале 60-х дали им срубить свой дом, вот радости-то было. И я помню ту радость. И как-то все было своим чередом и в ладу с природой.

Были стимулы в стране свободного труда. Ни в школе, ни в институте учителя мои уроков не волынили и доброе-вечное внушали с чувством долга, а иные и с упоением. А мы им платили любовью и восторгом. (Вот разве что Леха в своем мне письме сообщал, что «на работу» весь сентябрь не ходил, так ему было плохо.) И в отделе НТИ, где я трудился после службы переводчиком при ЦКБ «Нептун», все тоже было с чувством долга и вполне духоподъемно. Там проектировали и даже в Австралию продавали (пусть и по несколько штук всего в год) рыболовные траулеры. И катера на воздушной подушке придумали – «Барс» и «Гепард». И я им готовил рецензии по научным нашим журналам – в том числе и про систему ГЛОНАСС (отечественный аналог и предтеча последующей GPS), которую готовили к запуску еще в начале 80-х – и если бы не перестройка, то запустили бы еще тридцать лет назад… Потом был Первый часовой, где жизнь била ключом, уж повторю – семь тыщ народу, тридцать цехов и восемьдесят три процента продукции на экспорт…

Да – все было скудновато с потреблением. И с его культурой. Да и не все ж и беспросветная работа, было место и всплескам смеха. Когда я в самый канун перестройки поработал редактором в издательстве ПРОФИЗДАТ на Кировской, меня окружали еще те уникумы. И мой коллега по редактуре в ПРОФИЗДАТе Альфонсо Сааведра (не из детей республиканцев, завезенных после фашистской бучи в Испании в 30-е, а из немногих левых иммигрантов позднейшего призыва) весело похохатывал в издательской столовке:

– Рыбный компота, рыбный компота! – При этом он показывал на поднос со стаканами компота, в которых плавали дряблые ошметки сушеных фруктов, и делал жест руками, как бы скручивая рыбу в попытке выдавить из нее сок или рыбий жир.

Но это же и веселило. И когда я выходил покурить с сыном знаменитого Вучетича, командовавшего соседней художественной редакцией, то мне навстречу вылетал целый ворох анекдотов. И не обязательно про Брежнева. Вучетич мог похвастать, как вылепил вчера скульптуру для старого дружка ко дню его рождения, где изобразил того согнувшимся под тяжестью исполинской детали мужского организма, им же и несомой. Уж такова была его планида тяжкая, что тот растрачивал себя всецело исключительно на нежный пол.

А когда в день получки у кассы собиралась небольшая очередь сотрудников, а кто-то приходил со стороны еще и за гонораром, то было что узреть, случалось. Стоит у окошка кассы Расул Гамзатов – получил большую пачку денег… Оборачивается – и неудобно ему перед рядовыми сотрудниками, стоящими за ним в очереди, вот он и улыбается им глупо и благодушно:

– Дэнги… лублу их…

Да – смешно… А ты кукуй, младший редактор, на свои сто двадцать, без большой надежды вырасти в старшего. Согласен – скудновато было. Зато и сытой до отрыжки мордоворотской братии было куда меньше, чем сегодня. В тонусе была интеллигенция длинноволосая, худая с лица, стричься под нуль еще мода не пришла. (Разрази меня гром, но не представлю себе никогда Иисуса Христа мордастым и стриженым под нуль.) Как и в той коллективной идентичности примат был все же за интеллигенцией в ее осторожных поисках идеала и правды, а в искусствах выстраивалась аристократическая вертикаль, при декларированном главенстве рабоче-крестьянского.

Начиналась, впрочем, перестройка – и теперь от Первого часового, где я приставал к ударницам соцтруда в сборочном цехе: расскажите, как добились таких показателей… и где пожилые рабкоры, дымя сигаретами «прима», читали свои здравицы друзьям… от него теперь только рожки да ножки… Завод развалился после перестройки, а до этого процветал и радовал homo faber духом коллективного созидания и тонусом общей радости. Это была левитация в общении с друзьями по работе, с товарищами из разных цехов, представлявшими разные профессии, в свершении общего дела, и многим из заводчан хотелось не просто деньги зарабатывать, а еще и чувствовать себя вовлеченными в эту большую синергию.

А сколько культурных программ проводил завод, у предприятия был даже свой небольшой теплоход, был свой дом физкультуры, и кружки по интересам, да много чего было. Молодежь и знакомилась друг с другом, и влюблялись, и семьи создавали…