Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата…

Да – лужковская тема Севастополя в те годы звучала довольно громко. Но все же мы понимали, русские люди, что украинцы нас никогда не порабощали, а Севастополь мы отдали им сами. В лице «всенародно избранного хранителя конституционных гарантий». Так что подменять причины и следствия, тем и стравливая братские народы, могли либо автор и персонаж предельно непонятливые, либо это была сознательная авторская установка. И в последнем случае это могло только приветствоваться властью, которая уже начинала активно манипулировать явлением под названием «русский национализм», искать способы перестроить его и придать ему нужный вектор. Неслучайно патриарх «русского направления» Игорь Шафаревич сказал мне в том интервью, совпавшим с Лешиной смертью: «К этому чувству русских людей, к их патриотизму, и апеллируют всегда, когда хотят их использовать в своих интересах».

И второе – мою собеседницу Анну заинтересовал рассказ мой о том случае в офицерской общаге на окраине Твери. Напомню: по ее словам, у нее были долгие беседы с матерью его Ингой Александровной. То есть наговаривалось многое и обстоятельно – а о недуге этом ничего сказано не было.

Это как бы и ставило под сомнение то, что я не счел нужным скрывать – из единственного побуждения пролить свет на одну из «соматических» причин духовной природы «балабановщины» (слово не мое, звучит неодобрительно, но в общем что-то и говорит о восприятии феномена его творчества). Как явления кино, не приемлемого подавляющим большинством разумных людей в нашей стране (хотя бы и не имеющих сегодня иных трибун, чем интернет-форумы и подстатейные общения). Я же, хоть и прихожу к возрасту, когда когнитивные и разного рода мнестические способности угасают, все же момент этот в своей жизни помню исключительно живо.

Многое забылось – даже из того, что помнилось долгое время. Я ль виноват, что все перезабыл… Но такие мороки, как, скажем, гибель на лесосеке на глазах моих дедова шурина – Анатолия Павелайтиса по кличке Большой-Хромой, когда лесную делянку сухостоя нам дали для сельского дома, чтоб топиться зимой… или вот этот припадок падучей у Леши Балабанова… – мне помнятся в отчетливых деталях.

Тут есть два объяснения тому, что моему интервьюеру показалось не вполне убедительным и как бы не предполагавшим полного доверия моим словам. Насколько мне известно, эта болезнь мозга (как психическая болезнь и классифицируемая) в некоторых случаях излечима. А поскольку сама Инга Александровна была даже не каким-нибудь рядовым медиком, а доктором медицинских наук и региональным светилом в отрасли, то можно не сомневаться, что сделала она все возможное, чтобы избавить любимого и единственного сына от этой страшной хворобы. Удалось ли ей добиться этого – нет ли, не знаю. Но и ни секунды не усомнюсь, что она использовала весь свой человеческий и материнский ресурс, чтобы добиться сдвигов на этом пути. Медикаменты ли – иные терапии, не знаю, но сражение за здоровье сына она, несомненно, вела системно. Вот разве что подход самого Алексея к собственному здоровью мог стать единственной причиной, противодействующей исцелению…

И все же болезнь эта тяжкая и настойчивая. Нередко преследует свою жертву целеустремленно и последовательно, как росомаха – оленя-подранка. Неслучайно она так потрясала Достоевского, что тот в отдельном блокноте отмечал все свои припадки. Это мы, историки-филологи-гуманитарии, ценители творчества русского гения, привычно полагаем, что болезнь эта и сопутствует людям выдающимся. А потому и сама она суть едва ли не стигма величия и атрибут безмерной одаренности. Но любой медик скажет, что это прежде всего болезнь мозга, которая со временем приводит к серьезным его поражениям…

Знаменитый русский психиатр П. И. Ковалевский, автор множества книг, и ныне являющихся учебными пособиями (кажется, окончил жизнь в эмиграции в начале 30-х), когда-то в работе о душевном состоянии Ивана Грозного задавался вопросом: «Почему на долю одного из детей выпадает эпилепсия, на долю другого – необыкновенные художественные способности, а на долю третьего – пьянство, разврат и злодейство, сказать трудно. Унаследуется детьми не та или другая болезнь, а болезненное состояние мозга…» Последнее им сказано в опровержение теориям наследственной детерминированности, но в контексте этих мнений психиатров не всякий родитель готов рассказывать аналитикам и прессе о болезни сына, тем более преждевременно ушедшего из жизни. Зачем – чтобы падкие до сенсаций журналюги тут же и вбросили на всю Ивановскую: А Балабанов-то был эпилептиком!