Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата…

А вот Леша Балабанов видел везде другое, и у него все хорошее гибло. И смертельно ненавидеть он научился почему-то даже не 1918–1920-й или 1937-й, а 1984-й. И в интервью по поводу своего «Груза» рассказывал, как теперь-то все изменилось к лучшему. И что вовсе не под дых он бил ногой тому упавшему на перепутье прошлому, и что не лики ада ему являлись на съемках этого фильма, а ни больше ни меньше – свою любовь к стране он положил в его основу…

Страну все продолжали тыкать носом в патологию истории, как котенка в его собственное дерьмо. Но кто-то и пытался подсказать, как выбраться из этих ошибок. А у Леши Балабанова это выглядело простой кашицей-размазней – без соли, без органолептики вообще, но с добавленьицем трупного ядку… Как патология… Только патологоанатом хотя бы изучает причины, а тут… Как сказал какой-то парень в Сети: Балабанов тычет пальчиком в какую-то мерзость и возбужденно шепчет – видели, видели? И все…

Да и почему ж и не сказать, что эпилепсия опять же? Да – болезнь мозга, но мы же говорим про Достоевского и не умаляем тем его достоинств как художника слова, что эпилептик, а почему ж про Балабанова нельзя?

Достоевский – но в меру

Киноведа Анну Филимонову (Ниман) во время нашего двухчасового контакта по скайпу, как мне кажется, принципиально интересовали две вещи. Окончательный зондаж донной части того, что можно назвать «национализмом от Балабанова». Нет ли все-таки где-то в глубине чего-то еще не понятого, что может быть опасным для либерально-прогрессивного мира. Вроде бы уже и признано, что нет, что его национализм вполне себе мним и эпизодичен, что это всего лишь жест художника. И это не опасней того, что выдают «на гора» проверенные фигляры политические. Но вот же русские «тради-нацики», с другой стороны, на своих ресурсах неутомимо поют Леше истую осанну, а это повод задуматься. И второе – киноведа заинтересовал рассказ мой о его болезни.

В первой части – самое интересное. Повторюсь, в похвале Алексею Балабанову когда-то сошлись и «кондово русские», и те, что «не очень». К примеру, авторитетный русофил и человечище вполне матерый Никита Михалков, подбирающий в своих памфлетах зады лево– и правопатриотики двадцати-, а то и тридцатилетней давности (i.e. запоздало осознавший смыслы и беды общественных коллизий), сказал, что Балабанов был «неудобным человеком» и что его значение «еще предстоит оценить». А газета «Завтра» в мемориальной статье «МНЕ БЫ В НЕБО» писала: «Балабанов, пожалуй, один из немногих избранных творцов новой России, чей разговор был в первую очередь с Богом, а не со зрителем». Вот так – ни больше и ни меньше…

А с другой стороны, «неоцененным по достоинству» Балабанова назвал и раввин Михаил Кориц на jewish.ru. (Что на первый взгляд – если совсем уж без диалектики – и удивительно. Ведь сказал же Данила Багров, что «к евреям как-то не очень…») Так чего же после этого им там в Америке опасаться? Какого такого подпольного, еще не выявленного «национализма»? Вот уже и представитель еврейского священства «знак качества» поставил…

Тут и слова апостола Павла можно припомнить из послания к коринфянам: «Будучи свободен от всех, всем и поработил себя, дабы больше приобрести: для иудеев я был как иудей, для чуждых закона – как чуждый закона, не будучи чужд закона перед Богом…» Не это ли свидетельство истинной левитации над вершинами, истинной высоты духа? Свой и для русских национал-патриотов, и для еврейства, которое устами своего героя как бы и готов был даже осудить.

Не уверен, что я тогда представил вразумительные толкования этой диалектической закавыки своему заокеанскому интервьюеру. Мои личные поверхностные изыскания в этом вопросе, думается, не удовлетворили ее в полной мере. Впрочем, тут их пытливое киноведческое и социологическое сообщество и без меня способно было разобраться. А уж если оно было заказано серьезной исследовательской корпорацией – тут уж будьте спокойны, тут уж все прошерстят до атома.

Что я мог сказать? Что Балабанов с Сельяновым и не были русскими националистами в политическом смысле. Но в «Брате» они сделали попытку дать мотивацию героям, доступную и близкую помыслам русского простонародья о справедливости в эпоху безвременья и нравственного отчаянья. Образы были ходульные, предельно упрощенные, но тем и понятнее непритязательному зрителю, ближе к големным – и все же колоритные. Да был бы Балабанов русским националистом, стал бы он тогда, задолго до второго майдана, накатывать на «хохлов» и выдавать, с подменой причины и следствия, что-то вроде Вы мне, гады, еще за Севастополь ответите… Как если бы не друг семьи Балабановых отдал и Крым, и все прочее, чтобы только не упустить момента бифуркации, отсчета самостийности для России… Не было тогда большого раздора между «кацапами» и «хохлами», а вот в душе у Балабанова воровато таилась фобия к «соседу-родственнику», и природа ее мне была понятна…