Сейчас все и того запутанней: и даже удивляться не приходится, что первыми вдруг патриотами стали те, кто обзавелся крупной собственностью, кто рвал на части общенациональное и общенародное. Впрочем, как не любить страну, где можно было так сказочно обогатиться в одночасье! Как не холить и не нахваливать курочку, несущую золотые яйца! И «Олигарх» Лунгина был первым дуновением в этом направлении… Во-вторых, Европы, как оказалось, вовсе не горят желанием привечать
Повторно озвучу заявленное в самом начале – исключительно для тех, кому хотелось бы усмотреть в моем экспозе сальерианские мотивы. Во мне и была бы зависть к режиссеру Балабанову – если бы он, скажем, снимал мое, пусть и бриколажным образом, и снимал бы хорошо. Но (возможно, кроме «Брата», хотя…) он снимал ровно то, что в итоге и разделяло Россию, что и лишало ее единства. Он как бы и не снимал на заказ – но соцзаказ в широком смысле присутствовал. И этот соцзаказ раскалывал ствол народного единства – на левых и правых, на клятых коммуняк, истребивших генофонд нации, и благородных хранителей поруганного аристократического идеала. Разваливал колуном пещерного социал-дарвинизма.
А как хотелось сказать: тут с твоим «Братом», с твоим новым героем, по которому тебя все знают, Леша, почти не зная по другим, все и проще, и сложней. Ну, не суждено ему было спасти страну и сделать счастливыми твоих «сопатриотов». Хоть картинка получилась и красивая. И вот почему…
В чем сила, кто сильней,
или Силовику на заметку
Придется поведать одну свою историю – краткий опыт критики прикладного социал-дарвинизма. Двадцать с лишним лет назад я положил одну свою статью на стол главному редактору…
Известный писатель и преподаватель литинститута (потомок, кстати, того еще рода аристократического) Андрей Воронцов в своем романе «Необъяснимые правила смерти» писал о женщине, только что вышедшей из кровавых луж у Белого дома и оттасканной за волосы гайдаровскими «дружинниками». В каком-то исступленном изумлении, граничащем с безумием, она все повторяла, обращаясь к человеку, выказавшему ей сочувствие: «Армия… мы так ее ждали все эти дни…»
Помнится, в самом начале 90-х я ехал поездом в одном из южных направлений. Попутчиком в купе был какой-то «челнок», или кооператор. Он был мордаст и шкафоподобен, внешне крупнее меня. Зашла беседа о политике, и сосед стал давить габаритами, доказывая преимущества новой власти. Убеждал, что «экономические свободы» и «рынок» –
Передо мной был чистейший образчик нового прозелитства, носитель теории Дарвина в ее социальном переложении. Я выказал сомнения к аргументам попутчика, чем здорово его озлил. Не исключено, дошло бы и до кулаков, если бы к нам не подсел еще один пассажир. Это был отставной офицер ВДВ, двухметровый атлет с чертами античного грека.
«Так что ты имеешь против социализма?» – тихо спросил он нашего соседа и буквально придавил его аргументами, не без готовности подкрепить их и чем-то более материальным. Тот сделал вид, что более не настаивает на собственной правоте.
Случись подобный разговор в наши дни – заступник в пользу равенства так скоро бы не сыскался. Не те времена: народонаселение в массе своей пропиталось мифами соцдарвинизма в другом уже киселе – собственническом, прониклось стихийной верой в естественное право, в стихию сильного, брутального и витального…