Алексей Баталов. Жизнь. Игра. Трагедия

Помимо непосредственно театральных забот на плечи юноши взвалились еще и обязанности на лошади привозить в театр реквизит, различные материалы, продукты питания. Алешка научился запрягать лошадь в телегу или в сани. Летом выгонял ее пастись в ночное. Зимой всегда колол дрова для семьи и для шести печей театра. Словом, выполнял парень столь замысловатые и многотрудные работы, о которых ему, городскому жителю, в иные времена и слышать бы не пришлось. Война заставила его и взрослеть не по годам, и трудиться отнюдь не по-детски. По правде говоря, Алексей попросту разрывался между домом и семьей. И с одной стороны, эти военные, бугульминские трудности несказанно закалили парня, а с другой… За время пребывания в Бугульме юный работник местного тетра практически забросил учебу. И этот «недобор» фундаментальных, базовых знаний, которые даются исключительно в школе, чрезвычайно требовательный к себе Баталов, по его собственному признанию, всю жизнь потом ощущал. Он часто при воспоминаниях о прожитом и пережитом повторял скептические слова отчима «папы Вити», сказавшего однажды: «У тебя, Алешка, образование, как белье – нижнее».

На самом деле работящий, да что там изобретать какие-то фигуры, – истинный трудоголик Алексей Владимирович всю жизнь упорно и неустанно занимался самообразованием. Это не предположение, а самые что ни на есть точные сведения, которые я, как автор, черпаю из неопровержимых документальных источников. Баталов глубоко и всесторонне проштудировал всю русскую классику и основные, значимые произведения классики зарубежной. Есть писатели (Пушкин, Лермонтов, Толстой, Гоголь, да те же поэты Серебряного века), которых артист знал в совершенстве. Чехова, к чему мы еще непременно вернемся, он читал и постоянно перечитывал на протяжении всей жизни, полагая его «одним из самых великих русских писателей». Но при всем том, повторюсь, всегда сожалел, что в юности не учился в школе как следует.

* * *

Долгое время в Бугульминском театре специально для детей шел один-единственный спектакль: «Три апельсина» по сказке Карло Гоцци. Алексей испытывал несказанное наслаждение и самим представлением, и особенно публикой. Многие годы спустя признавался: «Нигде и никогда потом я не чувствовал себя таким взрослым и нужным человеком, как в тот момент, когда, пройдя через набитое ребятами фойе, я хозяйским жестом отворял служебную дверцу кулис и скрывался, именно скрывался за ней, ощущая всей спиной горящие, завистливые взоры своих сверстников».

Строгая и чрезвычайно требовательная во всем, что касалось театра, мама долго и упорно не выпускала на сцену Алешу. Принципиально. До спектакля и после него пацан пахал на подмостках, как папа Карло. Но как только начиналось действо, Алешкин номер становился шестым сбоку. Все, что происходит на сцене – это не твое. Туда соваться не моги. Даже в качестве статиста с теми самыми легендарными словами: «Кушать подано». Насчет этого мама постоянно твердила: «Сынок, игра на сцене – это тебе не игрушки». А ему жуть как хотелось самому принимать участие во всем, что происходило перед зрителями. Все устремления его юной души, все помыслы вращались вокруг немногочисленных пока спектаклей. Он знал реплики каждого из героев наперечет. Он вникал в таинства и хитросплетения всех мизансцен, доказав это однажды более чем красноречиво. В «Трех апельсинах» существовал как бы кульминационный момент, когда заколдованная героиня, наконец освобожденная героем, предстает перед зрителями. Но она должна была появляться именно из разрубленного героем апельсина. Этот громадный фанерный южный фрукт каждый раз ставили в глубину задней кулисы. За ним, согнувшись в три погибели, пряталась актриса. «Разрубить» апельсин значило кому-то из актеров или рабочих сцены открыть специальные замки, выпустить героиню и при этом исхитриться удержать деревянные половинки фрукта. Операция эта всякий раз доставляла головную боль и режиссеру, и актерам. Ее-то капитально и рационализировал Алешка Баталов. Сделав нехитрые расчеты, он понял, что к апельсиновым «долям» можно приделать специальные рейки и ими управлять «рубкой апельсина» и выходом из него героини. Оставаясь при этом невидимым для зрителей.