Алексей Щусев. Архитектор № 1

«Были предложения снести дом Коминтерна на Манежной площади, возле Кремля, взорвать, — говорит Каганович. — Но слишком близко. Потом Калинин сказал, что есть мнение архитекторов — строить Дворец Советов на месте храма Христа Спасителя. Это было предложение АСА — Союз архитекторов так назывался. Еще в двадцать втором, двадцать третьем, двадцать четвертом годах Щусев и Жолтовский предлагали поставить Дворец Советов на месте храма Христа Спасителя, говорили, что храм не представляет художественной ценности^{14}. Даже в старину так считали.

Другая ценность — что народ собирал деньги. Но даже Щусев и тот не возражал, говорил, что храм бездарный. Представляли проект именно на это место. Я же предлагал на Воробьевых горах. Когда проявились мнения, решили, что идея Щусева хороша — недалеко от Кремля, на берегу Москвы-реки, место хорошее. Я лично сомневался»[204].

Ряд исследователей также указывают на то, что Щусев заранее знал о грядущем изменении культурной политики в СССР и поэтому стал разрабатывать свой проект в стиле классицизма еще на первом этапе конкурса.

Интересно, что Щусев и Жолтовский еще осенью 1932 года вместе работали над общим проектом Дворца Советов[205]. Об этом есть запись в дневнике Евгения Лансере: «После Вахтанговского пообедал и у Щусева; застал там Жолтовского, они должны вместе представить один проект Дворца Советов. Я говорил с Сардаряном и Лежавой (архитекторы. — А. В.), но одним ухом слышал, как Ж[олтовский] величаво и снисходительно объяснял Щ[усеву] золотое сечение; а на другой день Щ[усев] снисходительно мне объяснял, что Ж[олтовский] запутался в своем проекте, в плане, и Ж[олтовский] очень рад, что их спаривают, сам же Щ[усев] снисходительно согласен „так и быть“ помочь. Хороший мотив для водевиля (впрочем, очень специального) из жизни наших бессмертных — immortels»[206].

Отношения между двумя мэтрами — Щусевым и Жолтовским — были сложными. Вероятно, не без взаимной ревности. Лансере как-то отметил: «Щусев юмористически рассказывал о „первосвященничестве“ Жолтовского: ночной, с 12 ч., прием посетителей, которые по очереди ждут в приемной и по очереди принимаемы им; исповедует и поучает их, показывая чертежи и увражи, чуть не до 5 утра»[207].

А заглянув в Гагаринский переулок 11 ноября 1932 года он увидел и сам проект — «Делаемый им проект Дворца Советов — совместно с Жолтовским — уже чистая классика; не очень меня вдохновил». Кроме того, Алексей Викторович дал ему пару советов: «Не стоит хлопотать ни о пенсии, ни о звании „заслуженного деятеля“, льготы дает только „народный“, полезна „личная“ пенсия»[208].

Однако принцип «одна голова хорошо, а две лучше», не сработал. В итоге, когда в феврале 1933 года очередной, на этот раз последний тур закончился, обнаружив общие дворцово-храмовые черты у всех представленных проектов, лучшим признали дворец Бориса Иофана. К нему также прикрепили еще двух опытных зодчих — Владимира Щуко и Владимира Гельфрейха для дальнейшей доработки проекта.

Выбор Бориса Иофана в качестве победителя говорит о том, что ни Щусев, ни Жолтовский отнюдь не были самыми близкими Сталину архитекторами. Быть может, потому что Иофан принадлежал к другому поколению.

Несмотря на то что Иофан, как и Щусев, родился на окраине Российской империи, но не в Кишиневе, а в Одессе, богатой на шедевры дореволюционной биографии у него не было (он появился на свет на восемнадцать лет позже). Академии художеств, да еще и с золотой медалью, он не оканчивал, архитектурную практику прошел в Италии, в СССР вернулся в 1924 году. Что он был способен предъявить?

И потому самые главные его проекты должны были состояться в Советской России, а наиболее известным зданием стал так называемый Дом на набережной, номенклатурное здание, жильцы которого исчезали в подвалах Лубянки с катастрофической быстротой.

То, что Щусев не стал победителем конкурса со своим дворцом, избавило его от печальной судьбы Иофана. Нам интересно — а как оценивал Алексей Викторович этот проект? В разговоре с Евгением Лансере 17 мая 1933 года во время рассказа «о провале проектов Дворца Советов его, Жолтовского, Щуко» Щусев назвал Иофана «бездарностью». Неудачным он считал и избранный прием: «Под гигантскую статую (Ленина) громадный постамент (т. е. само здание), между тем, колоссы должны стоять на низких постаментах»[209].

Почти два десятка лет работал Иофан над своим проектом, в итоге ставшим нужным лишь ему одному. В 1948 году он спроектировал высотку МГУ на Ленинских горах, да и ту у него отняли по указанию Сталина в последний момент, передав маститому Льву Рудневу. Кстати, эта история чем-то похожа на эпопею с гостиницей «Москва». Руднев в общем сохранил высотную композицию Иофана, отодвинув здание университета подальше от склона Ленинских гор. Но ведь Руднева никто не обвиняет в плагиате!