Алексей Щусев. Архитектор № 1

И вот уже в одном из постановлений Совета строительства в феврале 1932 года говорится о том, каким по мнению власти должен быть будущий дворец: «Здание Дворца Советов должно быть размещено на площади открыто, и ограждение ее колоннадами или другими сооружениями, нарушающими впечатление открытого расположения, не допускается… Преобладающую во многих проектах приземистость здания необходимо преодолеть смелой высотной композицией сооружения. При этом желательно дать зданию завершающее возглавление и вместе с тем избежать в оформлении храмовых мотивов».

«Храмовые мотивы» — это словно предупреждение Щусеву от возможного применения им богатейшего опыта строительства церквей, накопленного до 1917 года. И далее: «Монументальность, простота, цельность и изящество архитектурного оформления Дворца Советов, долженствующего отражать величие нашей социалистической стройки, не нашли своего законченного решения ни в одном из представленных проектов. Не предрешая определенного стиля, Совет строительства считает, что поиски должны быть направлены к использованию как новых, так и лучших приемов классической архитектуры»[201].

При дальнейшем уточнении задач строительства, сформулированном в сталинских указаниях, предполагалось, что здание дворца не только впишется в окружающую городскую среду, но также будет доминировать в ней своей высотной композицией, окруженной открытой площадью для шествий и демонстраций. Внутри дворец должен был включать в себя большой круглый зал для партийных съездов на 21 тысячу человек и несколько малых залов.

На второй тур конкурса было представлено 160 проектов, включая 12 заказных и 24 внеконкурсных, а также 112 проектных предложений; 24 предложения поступило от иностранных участников, среди которых были всемирно известные архитекторы: тот же Ле Корбюзье, а также Вальтер Гропиус и Эрих Мендельсон. Модели проектов были выставлены на обозрение в залах Музея изящных искусств на Волхонке.

Ясно обозначившийся к этому времени поворот советской архитектуры к классическому наследию прошлого обусловил и выбор победителей второго тура. В феврале 1932 года высшие премии были присуждены Ивану Жолтовскому, Борису Иофану и американцу Гектору Гамильтону.

Но и на этом этапе выбор не был окончательным. В марте 1932 года объявляется новый тур конкурса, на этот раз закрытый с участием приглашенных двенадцати авторских групп. Все проекты удостаиваются пристального внимания Сталина, в том числе и щусевский. Его Дворец Советов не очень понравился Сталину, который в письме к члену политбюро Кагановичу дает следующие характеристики: «Из всех планов „Дворца Советов“ план Иофана — лучший. Проект Жолтовского смахивает на „Ноев ковчег“. Проект Щусева — тот же „собор Христа Спасителя“, но без креста („пока что“). Возможно, что Щусев надеется дополнить „потом“ крестом»[202].

Придирчивый вождь усмотрел в образе щусевского дворца так знакомый ему — бывшему семинаристу — храмовый образ. Какая интересная история! Быть может, она подтверждает вывод о том, что храмовое зодчество и было основным призванием Щусева?

Во всяком случае, далеко не все одобрили решение о сносе храма. Прочитав в газетах эту новость от 14 июня 1931 года, историк Иван Шитц записал: «Совнаркомом СССР принято решение о постройке дворца Советов, в котором должны происходить съезды советов, партии, профсоюзов и др., а также массовые рабочие собрания. Местом постройки избрана площадь храма Христа Спасителя. К подготовительным работам уже приступлено».

Известие само по себе столь дикое, что по Москве не верят и говорят, что здание будет воздвигнуто напротив Храма Христа Спасителя, для чего снесут ц. Похвалы Богородицы и весь прилегающий квартал, а между новым зданием и уже построенным Домом Правительства, с той стороны реки, протянут висячий мост!

Но несомненно имеется в виду позорный выпад «против религии», заодно против «истории’ и т. д. Снос будет стоить огромных затрат, и дорогой материал будет, разумеется, роскошен (собираются „подрывать“, — успехи техники).

Говорят, предлагались другие места, но Сталину понадобилось именно это, с „идейным“ разрушением.

Во главе комиссии по сносу Храма Христа Спасителя стал, по слухам, сам Сталин, и уже приглашены художники (увы, Щусев и мн. другие, прежде строившие храмы, и недурные!) для разбора, как использовать статуи, предназначенные, между прочим, в „антиквариат“, т. е. на продажу за границу. Едва ли это даст много, ибо художественная ценность этих произведений самих по себе не велика, они имели смысл лишь в ансамбле постройки»[203]. Под этими словами готовы были подписаться многие.

Адресат Сталина, Лазарь Каганович, приложивший руку к активному уничтожению московской старины, через много лет на десятом десятке жизни утверждал: