Алексей Толстой

И эта статья, и воспоминания Бориса Зайцева относятся к лету 1923 года. К этому времени Толстой в Советской России один раз побывал. Он приехал в Москву на разведку, без семьи, в мае двадцать третьего, то есть более чем год спустя после разрыва с эмиграцией, приехал не так пафосно и надрывно, как писал в «Накануне», но все же эффектно — барином, Дедом Морозом с заграничными подарками — шумный, веселый, блестящий, и для скудно живущих русских писателей его приезд стал примерно таким же событием, как звон колокольчика на большой дороге для уездных барышень из пушкинской «Барышни-крестьянки».

Родину он увидел первый раз после четырехлетнего перерыва в маленьком городе на границе с Латвией и записал в дневнике: «Себеж. Солдаты на скамейке. Собака при багажных весах <2 нрзб>. Станция Тушанис. Почтовые чиновники и барышня в тулупчике. Бабы кружками продают съестное.

Девочка с мешком: «Товарищ, этот куда поезд», «а нельзя ли без билета», «нельзя». <…>^{497}».

Но печального виду не подавал, советским газетам с самого начала врал и в беседе «Об эмиграции», опубликованной в «Известиях» 8 мая 1923 года, отмечал: «Начиная с самой границы, от Себежа, видишь совсем другой мир, других людей, людей живых. В Европе, в Германии, там все рушится, здесь же несомненнейший подъем».

В более позднем рассказе «Мираж» картина возвращения блудного сына выглядит не столь радужной, но не менее монументальной:

«У границы поезд медленно проходил сквозь деревянные ворота в Россию. На кочковатом поле, у полотна, стоял рослый красноармеец в шишаке, с винтовкой за спиной, и равнодушно глядел на окна вагонов. Ветер отдувал полы его шинели, видавшей виды.

За спиной его — холмы, леса, поля на многие тысячи верст. Грядами не спеша плывут серые облака».

Въезд в Аид, и красноармеец больше всего похож на цербера. Такой впустит, но не выпустит. Были ли когда-нибудь у графа такие мысли, сказать трудно, но если в «Мираже» описывается возвращение на родину никому не нужного проходимца, то в поезде Берлин — Москва 1 мая 1923 года ехал заслуженный писатель.

Воспоминания о литературном пиршестве в связи с его приездом молодые советские собратья оставили разные.

«Он вошел так, словно все окружавшие его расстались с ним только вчера, — вспоминал сотрудник московской редакции «Накануне» Э. Миндлин. — С места в карьер он послал к черту Шварцвальд и стал говорить, что ни в какие Шварцвальды он не поедет — отдыхать надо здесь, под Москвой! На свете нет ничего лучше милого Подмосковья. Там, в Берлине, у него с женой было решено провести лето в Шварцвальде. Но к черту Шварцвальд! Он сегодня же напишет жене, что отдыхать будет здесь — снимет дачу и купит шесть ведер, чтоб воду таскать. Пожалуй, шести ведер хватит для дачи? А каким борщом угощала вчера его бабушка! Боже мой, что за борщ! Он уже написал жене в Берлин об этом борще. Ни в каком Шварцвальде не найдешь подобного. Да, московские бабушки еще умеют варить борщи!»

«Кто был тогда с нами? Катаев, — Толстой вообще не отпускал Катаева от себя, — Михаил Булгаков, Левидов и я.

Толстой вспомнил, что «Книгоиздательство писателей в Берлине» дало ему денег с просьбой купить рассказы московских писателей для сборника в десять листов.

Он вдруг посмотрел на Катаева:

— Зачем я буду возиться и покупать рассказы для сборника у разных писателей? Катаев, быстро соберите свои рассказы. Я покупаю у вас книгу. Десять листов. У вас нет еще своей книги? У вас будет книга, а у меня не будет забот. <…>

Алексей Толстой был крестным первой книги Катаева. Из всех московских «накануневцев» Катаев более, чем кто-либо другой, сблизился с Алексеем Толстым»^{498}.

Катаев и Толстой были знакомы по Одессе. Катаев и Толстой были похожи общепризнанным сочетанием таланта и беспринципности, разве что первого у Катаева было поменьше. Об этой паре авгуров советского времени написал С. Боровиков: «Почему возник тандем Толстой — Катаев? Скорей всего из-за особой их бытовой благоустроенности и естественности конца».

Я грех свячу тоской,
Мне жалко негодяев,
Как Алексей Толстой
И Валентин Катаев, —

сложил стихи поэт Борис Чичибабин.

Но это если забегать вперед, да и тандем тут сомнителен и с негодяями не так все просто.

Пока же важнее их окутанное тайной знакомство в Одессе в 1919 году. Катаев в своей нашумевшей книге «Алмазный мой венец», в которой пишет почти о всех своих знакомцах, часто даже приукрашивая свою с ними дружбу (как с Есениным, например), демонстративно обходит Толстого стороной, Толстой ничего не пишет о Катаеве. Скупое упоминание о графе можно встретить разве что в повести «Святой колодец», где Бунин подыскивает для Алексея Толстого квартиру в Одессе. О самих же встречах Толстого и Катаева — ни слова.