Алексей Толстой

«Он часто заходил в кафе «Бом» на Тверской, где сиживали писатели, художники и уличные девчонки. Все кафе «Бом» стояло за продолжение войны с немцами. Удивительное дело, — видимо, у этих людей ни гроша не было за душой: с утра забирались на диваны и прели, курили, мололи языками! «Хорошо бы, — думал Семен Иванович, сидя в сторонке перед вазой с пирожными, — нанять огромный кабинет в ресторане, пригласить эту компанию, напоить. Шум, хохот. Девочки разденутся. Тут и драка, и пляски, и разнообразные развлечения. Эх, скучно живете, господа!»

В «Ибикусе» Толстой снова сводит счеты с футуристами: «Граф надел пенсне и прочел афишу. На ней стояло: «Вечер-буф молодецкого разгула футуротворчества. Выступление четырех гениев. Стихи. Речи. Парадоксы. Открытия. Возможности. Качания. Засада гениев. Ливень идей. Хохот. Рычание. Политика. В заключение — всеобщая вакханалия».

Здесь же, в кафе, граф приобрел билет на этот вечер.

«Вечер-буф» происходил в странном, совершенно черном помещении, разрисованном по стенам красными чертями, — как это понял Семен Иванович, — но это были не православные черти с рогами и коровьим хвостом, а модные, американские. «Здесь и бумажник выдернут — не успеешь моргнуть»,— подумал граф Невзоров.

Неподалеку от него сидела девица с голыми руками, при ней находился кавалер — косматый, с трубкой. Она глядела на освещенную эстраду, куда в это время вышел, руки в карманы, здоровенный человек и, широко разевая рот, начал крыть публику последними словами, — вы и мещане, вы и пузатенькие, жирненькие сволочи, хамы, букашки, таракашки… Граф Невзоров только пожимал плечами».

Тут все узнаваемо: лохматый с трубкой — это Эренбург (которому Толстой мог литературно отомстить, но делать этого не стал), а здоровенный детина, кроющий публику, — Маяковский. Автор использует те же приемы, что в «Егоре Абозове», но изображая события глазами не правильного писателя-реалиста, а графа-самозванца Симеона Невзорова, добивается гораздо большего эффекта. Он показывает героя, созвучного времени и созвучного… себе. В самом деле, не будь революции, был бы я Потапенкой, писал Толстой. Не будь революции, Семен Невзоров так и остался бы маленьким петербургским чиновником, мечтающим о графинях и княгинях. Революция воплотила мечты обоих, и ей был обязан тот, кто вчера еще был никем.

Но сближает автора и героя и общее хождение по революционным мукам, только у Невзорова оно богаче событиями, головокружительнее, сказочнее: бегство на юг, переход через границу, приобретение сомнительного имения и столкновение с мужиками, приключения в банде анархистов и побег с их кассой в Одессу — вещи, Толстым лично не пережитые, но знакомые с чужих слов, и если во второй части «Хождений по мукам» описания банды Махно выглядят скучно и недостоверно, то в «Ибикусе» все оправдывается легкостью и нарочитым гротеском.

В «Ибикусе» Толстой дает волю сарказму. Выше уже говорилось, что в 1919 году он не простил Белой армии ее поражения и своей в нее веры. Именно эти мотивы и обыгрываются в описании Одессы накануне ее падения:

«Что за чудо — Дерибасовская улица в четыре часа дня, когда с моря дует влажный мартовский ветер! На Дерибасовской в этот час вы встретите всю Россию в уменьшенном, конечно, виде. Сильно потрепанного революцией помещика в пальтеце не по росту, — он тут же попросит у вас взаймы или предложит зайти в ресторан. Вы встретитесь с давно убитым знакомцем, — он был прапорщиком во время Великой войны, а смотришь — и не убит совсем и еще шагает в генеральских погонах. Вы увидите знаменитого писателя, — важно идет в толпе и улыбается желчно и презрительно этому, сведенному до миниатюрнейших размеров, величию империи. Вы наткнетесь на нужного вам до зарезу иссиня-бритого дельца в дорогой шубе, стоящего от нечего делать вот уже час перед витриной ювелирного магазина. Вы поймаете за полу бойкого и неунывающего журналиста, ужом пробирающегося сквозь толпу, — он наспех вывалит вам весь запас последних сенсационных известий, и вы пойдете дальше с сильно бьющимся сердцем и первому же знакомому брякнете достоверное: «Теперь уже, батенька мой, никак не позже полутора месяцев будем в Москве с колокольным звоном». — «Да что вы говорите?» — «Да уж будьте покойны — сведения самые достоверные».