Алексей Толстой

И все-таки в ахматовской приязни много странного. Ведь как раз в эту пору у Ахматовой были все основания чувствовать себя со стороны Толстого оскорбленной. В первой части «Хождения по мукам» Толстой не только Блока в образе Бессонова вывел, но и двух женщин, которые Бессонову отдаются. В одной из них, Елизавете Киевне, узнается Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, во второй, актрисе Нине Чародеевой, — Ахматова.

«У Смоковниковых Бессонов больше не появлялся. Прошел слух, что он пропадает за кулисами у актрисы Чародеевой. Куличек с товарищами ходили смотреть эту самую Чародееву и были разочарованы: худа, как мощи, — одни кружевные юбки.

Чародеева, в зеленом прозрачном платье, в большой шляпе, худая, как змея, с синей тенью под глазами. Ее, должно быть, плохо держала спина, — так она извивалась и клонилась. Ей навстречу поднялся редактор эстетического журнала «Хор муз», взял за руку и не спеша поцеловал в сгиб локтя.

— Изумительная женщина, — проговорил Николай Иванович сквозь зубы.

— Нет, Коля, нет, Чародеева — просто падаль. В чем дело?.. Жила три месяца с Бессоновым, на концертах мяукает декадентские стихи… Смотри, смотри, — рот до ушей, на шее жилы. Это не женщина, это — гиена».

Слухи о том, что у Ахматовой был роман с Блоком, ходили по Петербургу, худоба ее и гибкость спины были притчей во языцех. Вот что позднее вспоминал об ахматовской оценке «Сестер» Вяч. Вс. Иванов: «Ахматова заговорила об Алексее Толстом: сказала, что она умеет показать по его роману («Сестры»), как он совсем не знал Петербурга. Потом разговор вернулся к началу двадцатых годов, и Федин с еще тогда присущей ему живописной словесной лепкой стал вспоминать, как Ахматова удивляла всех своей гибкостью: перед собравшейся в кафе литературной компанией показывала свое акробатическое мастерство, сгибаясь кольцом, так что пальцы ее ног касались головы»^{547}.

Независимо от того, возникла у Федина эта ассоциация («Хождение по мукам» — ахматовская гибкая спина) случайно или же — что более вероятно — он намеренно провоцировал Ахматову высказаться не только о топографии Петербурга, но и о собственной зыбкой тени в этом романе, АА не удостоила Федина ответом.

Существуют также воспоминания Михаила Будыко, который отдыхал с Ахматовой в Комарове в 1962 году и которому она многое рассказывала о прошлом и о своих литературных вкусах. Воспоминания эти служат хорошим добавлением к сюжету «Ахматова и третий Толстой».

«А. Н. Толстой. «Желтая литература». Книгу «Хождение по мукам» А. А. отрицала не читая. Однажды она собралась с силами и прочла часть, сейчас у нее есть «точные доказательства» ничтожности этой книги. Образ Бессонова — недопустимое оскорбление Блока. Отрицание этого Эренбургом неправда (А. А. при этом назвала его «круглогодичный лжесвидетель», добавив, однако, что не относится плохо к Илье Григорьевичу). Роман сильно изменился после первого парижского издания. Там эмигрант Толстой порицал «Двенадцать» Блока. Потом все изменилось.

Толстой вырос на Волге и в Петербурге был чужой. Он не был похож на человека из общества. Сначала он учился в Технологическом институте, но из-за революции 1905 года учеба оборвалась, и он уехал в Париж. Потом провел несколько зим в Петербурге, пытаясь заниматься литературой, но с полууспехом. Вячеславу Иванову и другим знатокам он не нравился. Затем он переехал в Москву, где прославился, у него появились большие деньги. Тогда он развелся со своей женой С. И. Дымшиц и женился на Наталье Крандиевской, добившись ее развода (бывшего мужа Крандиевской он очень боялся). В «Хождении по мукам» клеветнический образ Елизаветы Киевны — это Елизавета Кузьмина-Караваева, человек необычайных душевных достоинств (католическая святая). О Бессонове лучше не говорить, его приключения на островах — это, может быть, приключения Толстого, но не Блока. Блок не любил Толстого, о котором имеется очень грубая запись в дневнике Блока. Блок был вообще груб. Он, вероятно, сказал это Толстому. Пример несдержанности Блока: А. А. надевала ботинки в каком-то гардеробе, за ее спиной стоял Блок и бубнил: «Вы знаете, я не люблю стихов вашего мужа». Это было абсолютно ничем не вызвано. Показал мне книгу А. Н. Толстого с надписью для А. А., очень сдержанной: «Толстой меня обожал». Когда А. А. отказалась от его помощи для получения квартиры, Толстой назвал ее «негативисткой». А. А. считает, что такое ее качество относится только к Толстому»^{548}.

К отношениям Толстого и Ахматовой мы еще вернемся, а пока что заметим, что в середине двадцатых ахматовские оценки и Алексея Толстого, и его поэзии были куда более снисходительными скорее всего потому, что в эту пору у Ахматовой был к нашему герою свой интерес, ради которого она могла простить ему и Чародееву (все же актрису, не поэтессу), и Елизавету Киевну, и даже Бессонова. Толстой был важен Ахматовой как ценный свидетель, которого надо изо всех сил беречь. Он единственный мог дать нужные показания по делу о дуэли между Гумилевым и Волошиным, Ахматову чрезвычайно в эти годы волновавшему.