Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

Я остался в Детском один. Я понимал, что это была “временная мера”, вроде некоторой изоляции, с той мыслью, что я, “насладившись” бы одиночеством, снова вернулся к семье. Но я действительно был одинок как черт в пустыне: старухи, Львы и Федины и собутыльники. С тобой у нас порвалась нить понимания, доверия и того чувства, когда принимают человека всего, со всеми его недостатками, ошибками и достоинствами, и не требуют от человека того, что он дать не может. Порвалось, вернее, разбилось то хрупкое, что нельзя склеить никаким клеем.

В мой дом пришла Людмила. Что было в ней, я не могу тебе сказать или, вернее, – не стоит сейчас говорить. Но с первых же дней у меня было ощущение утоления какой-то давнишней жажды. Наши отношения были чистыми и с моей стороны взволнованными.

Так бы, наверное, долго продолжалось и, может быть, наши отношения перешли в горячую дружбу, так как у Людмилы и мысли тогда не было перешагнуть через дружбу и ее ко мне хорошее участие. Вмешался Федор. Прежде всего была оскорблена Людмила, жестоко, скверно, грязно. И тогда передо мной встало, – потерять Людмилу (во имя спасения благополучия моей семьи и моего унылого одиночества). И тогда я почувствовал, что потерять Людмилу не могу.

Людмила долго со мной боролась, и я честно говорю, что приложил все усилия, чтобы завоевать ее чувство.

Людмила моя жена. Туся, это прочно. И я знаю, что пройдет время, и ты мне простишь и примешь меня таким, какой я есть.

Пойми и прости за боль, которую я тебе причиняю».

Да, разрыв произошел, но удивительно то, что в феврале 1945 года, буквально в канун своего ухода в мир иной, Толстой вдруг написал, что никогда бы не разрушил семью, если бы Туся – Наталья Васильевна – не уехала тогда и не оставила его, причем с ею же рекомендованной в литсекретари молодой и красивой женщиной.

Думаю, Алексей Толстой не кривил душой. Существует этакое вот негласное мнение тех, кто уходил из семей, – уходить надо не в никуда, а уходить к той, которая стала предметом большой любви. Толстой уже к тому времени уходил дважды. Первый раз, покидая Юлию Рожанскую, он уходил в Софье Дымшиц. Во второй раз, расставаясь с Софьей Дымшиц, он уходил поначалу как бы к Маргарите Кандауровой. Я написал «как бы», потому что он тогда уже знал Наталью Крандиевскую, помнил о ней и постоянно искал встреч. В любом случае он уходил не в никуда.

И вот третий разрыв, теперь уже с Натальей Васильевной. Не он ушел. Ушла она. Другое дело, что он недолго был в одиночестве. Но если бы не ушла, возможно, семья бы сохранилась. Кто знает?! На этот вопрос ответа нет, потому что вряд ли и сам Алексей Толстой мог знать его в то время. Лишь по прошествии многих лет он сделал вывод…

Писатель, академик АН СССР А. Н. Толстой

А тогда, после разрыва, Алексей Толстой стремительно шел в гору. Молодая жена придала вдохновения, полились новые строки, складывающиеся в страницы новых произведений. По его сценарию, написанному по его же роману, вышел фильм «Петр Первый», в 1937 году он стал депутатом Верховного Совета СССР 1-го созыва, в 1939-м – академиком АН СССР. После смерти Горького он стал председателем Союза писателей, а вскоре его сделали членом Комитета по Сталинским премиям и многочисленных юбилейных комиссий…

В эти годы он не уставал повторять, что в Людмиле Ильиничне он впервые обрел настоящую любовь и стал счастлив, хотя многие и многие сохранившиеся письма и прежние отзывы ставят такие заявления под сомнения, ведь все, что связывало его прежде с Натальей Васильевной, составило целую эпоху в его жизни, причем в самый сложный период, на который пришлись, говоря его же языком, хождения по мукам войны, революции и эмиграции.

Перо, разящее врага!

Великая Отечественная война призвала Алексея Толстого на передний край борьбы, но борьбы особой, литературной. Он много работал, ездил по фронтам. Он создал более шестидесяти ярких публицистических произведений, среди которых были статьи, обращения, очерки о героях войны.

Уже 27 июня писатель откликнулся на немецко-фашистскую агрессию очерком «Что мы защищаем».

Он прямо сказал о задачах лютых врагов, замысливших покорить нашу страну и превратить советский народ в рабов:

«Программа национал-социалистов – наци (фашисты) – не исчерпана в книжке Гитлера. В ней только то, в чем можно было признаться. Дальнейшее развитие их программы таит в себе такие горячечные, садистские, кровавые цели, в которых признаться было бы невыгодно. Но поведение наци в оккупированных странах приоткрывает эту тайну, намеки слишком очевидны: рабство, голод и одичание ждет всех, кто вовремя не скажет твердо: Лучше смерть, чем победа наци».

Победа или смерть! Другого, по мнению писателя, не дано.

Он говорил, что нацистами «…истребляются все непокорные, не желающие мириться с потерей независимости. Все народы становятся в правовом и материальном отношении говорящими животными и работают на тех условиях, которые им будут диктоваться».

И сразу указал на великую, священную задачу СССР: