Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

Она даже не предполагала, что недолго будет ночь колдовать в одинокой спальне.

Толстой же, найдя стихи, написал ей:

«Тусинька, чудная душа, очень приятно находить на подушке перед сном стихи пушкинской прелести. Но только образ равнодушный не светится за окном, – поверь мне. Было и минуло навсегда».

И тут же как ни в чем не бывало о делах:

«Вчера на заседании я провел интересную вещь: чистку писателей. Это будет ведерко кипятку в муравейник.

Сегодня пробовал начать писать роман. Но чувствую себя очень плохо, – кашляю, болит голова, гудит как колокол в пещере.

Целую тебя, душенька».

Письмо проникнуто уверенностью, что все это демонстрация и его Туся скоро вернется к нему.

Кстати, это было первое ее стихотворение после долгих лет молчания ее музы.

Итак, в августе 1935 года Алексею Толстому 52 года, Людмиле Баршевой 29 лет. Разница 23 года. Много или мало? Наверное, если взять, скажем, 42 и 19, много, но… Я бы выразил это следующими словами

Чем дальше нас уносят в зрелость годы,
Тем меньше разница в летах видна…

И тут вряд ли можно возразить.

Лето… Август… И одиночество в это прекрасное время года? А рядом миловидная женщина, которая хоть и замужем, да не слишком дорожит этим своим замужеством.

Как произошло объяснение? Об этом история умалчивает. Известно лишь, что уже чуть ли не через две недели Людмила прочно заняла в доме Толстого место его жены. Остались формальности.

Федор Иванович Тютчев в свои 49 лет, то есть примерно в том же возрасте, в котором был Алексей Толстой в момент крутого поворота в личной жизни, писал:

О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!

Полнеба обхватила тень,

Лишь там, на западе, бродит сиянье, —
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье.

Пускай скудеет в жилах кровь,

Но в сердце не скудеет нежность…
О ты, последняя любовь!
Ты и блаженство, и безнадежность.

Алексей Толстой поэтических посвящений своей новой возлюбленной не оставил, но он оставил письма, написанные, можно сказать без преувеличения, почти поэтическим языком…

«Любимая, обожаемая, прелестная Мика, вы так умны и чисты, вы так невинны и ясны, – чувствуешь, как ваше сердце бьется, прикрытое только легким покровом… Мика, люблю ваше сердце, мне хочется быть достойным, чтобы оно билось для меня… Я никогда не привыкну к вам, я знаю – если вы полюбите – вы наполните жизнь волнением женской и чел. прелести, я никогда не привыкну к чуду вашей жизни».

Он не скупился на самые яркие и пронзительные слова…

«Счастье – это безграничная свобода, когда ничто вас не давит и не теснит и вы знаете, что перед вами какие-то новые дни, все более насыщенные чувством, умом, познанием, достижением, и какие-то еще не исхоженные дивные пространства… Мика, вы хотите сломать себе крылья и биться в агонии. Когда столько сомнений, столько противоречий, – начинать ли жизнь с ним, – тогда можно только надеяться: – стерпится, слюбится. Но это разве то, на что вы достойны: умная, талантливая, веселая (это очень важно – веселая!). Веселая, значит протянутые руки к жизни, к свободе, к счастью. Мика, целую ваше веселое девичье сердце. Мика, я очень почтительно вас люблю. Я всегда буду сидеть позади вас в ложе, глядеть на вашу головку. Мика, клянусь вам, в вас я первый раз в моей жизни полюбил человека, это самое чудо на нашей зеленой, скандальной, прекрасной земле. Мика, пройдут годы, меня уже не будет, рядом с вами будет бэби, мое дитя от вас, – дочь, – из вашего тела, из вашей крови, и в сердце ее будет биться моя любовь к вам».

Ну и конечно, о своем предложении…

«Мика, нужно решать. Или жить так. Или влачить дни: – у вас сломанные крылья, у меня – парочка новых романов, парочка пьес да прокисшее вино и тоска, тоска по тому, что давалось и могло быть и не удалось… Что же с вами делать? Только сказать, – Мика, будь твердой и выбирай счастье.

Ваш нареченный муж А. Толстой».

И Людмила Ильинична Баршева выбрала счастье.

Вряд ли можно сказать, что она была совершенно бездушной и бессердечной, что, покинув мужа, даже и не вспомнила о нем, не подумала о том, в каком положении он остался.

Писатель Михаил Леонидович Слонимский, выступая в Литфонде, отметил: «Он находится в очень плачевном материальном положении: он не может уплатить за квартиру, у него описаны вещи, и в то же время Баршев в литературном смысле человек, которого нельзя назвать бессильным, окончившим литературное существование».

Алексей Толстой к переживаниям Людмилы по поводу положения бывшего мужа относился без особого участия, напротив, заявлял: