Алексей Толстой в «хождениях по мукам» четырех супружеств

«Мики, ты сделала выбор, тебе очень тяжело. Ты все думаешь, ты в чем-нибудь винишь себя. Но сделать по-иному – ты должна была съежиться, войти в орехов. скорлупу. Зачем? Чтобы дать другому (ему) счастье?»

Ну и резонно пояснял:

«Но такая, в скорлупе, – ты все равно счастья бы не дала».

В этом он, конечно, прав. Если любовь прошла, какое счастье? Просто вместе страдать от невзгод и неурядиц. Но напоминал и о себе, о том, что полюбил…

А. Н. Толстой и его четвёртая жена Л. И. Толстая. 1943–1944 г.

«И если ты меня жалеешь – то пойми – я бы не пережил теперь без тебя. Об этом страшно подумать».

Ну а страдания бывшего мужа, в каком-то отношении даже виртуального соперника – ведь ревнуют порой даже к прошлому, – сочувствия у Толстого, видимо, не вызывали:

«Он страдает и, наверное, долго будет вспоминать тебя, потому что тебя нельзя забыть. Но пойми, Мики, что если бы между вами все было благополучно, то сразу бы начались серые будни и скорлупа. Это безнадежно и обречено. В жизни, как на войне – нужно решаться жертвовать, чтобы выигрывать победу. Но нигде и никем не сказано, чтобы человек приносил себя в жертву другому без цели, без надежды, только потому, что ему жаль другого».

И делал выводы, с которыми трудно не согласиться:

«Жить с жертвой нельзя, – ее в конце концов возненавидишь как вечное напоминание. Мики, ты поступила мудро, – инстинкт жизни и счастья – важнейший из инстинктов человека, им жива вселенная. Ложно понятое христианство исковеркало его. Человек по дороге к счастью – всегда в состоянии творчества. Я тебе дам когда-нибудь перечесть твои письма, – в них, как лепесток за лепестком, расцветает твоя душа. Я буду строго следить за собой и тобой, чтобы наша жизнь не споткнулась о благополучие. Но думаю, что ты сама, лучше меня понимаешь, что это больше относится ко мне. Благополучие – есть остановка, а мы – вперед, к безграничному, покуда хватит жизни».

Здесь все – и проявление эгоизма, и мудрость. Письмо – словно страница романа, ведь жизнь порой гораздо сильнее, ярче и многограннее любого романа.

Ну а о чувствах, которые испытывала Людмила Ильинична к Алексею Толстому, говорить было еще рано. Ведь обстоятельства, при которых она стала его женой, свидетельствовали не в ее пользу.

Получалось, что воспользовалась конфликтом Толстого с женой, причем с женщиной, которая отнеслась к ней с полным доверием, разочаровалась в муже, который пал с более или менее приличного пьедестала и окунулся в нужду, и обрела необыкновенное благополучие. Такое благополучие, что было у Толстого, ей прежде и не снилось, да что там ей, страна в предвоенные годы жила трудно. Все силы были брошены на то, чтобы подготовиться к неминуемым агрессиям со стороны все того же, веками ходившего на Русь, как ныне его назвали – коллективного Запада.

В любом случае и Алексей Николаевич, и Людмила Ильинична обрели то, что хотел и к чему стремился каждый из них. Ну а что до оставленных ими недавно близких: им жены, а ею мужа, – то кто о том думает?

Баршев смог подняться, даже женился на 27-летней женщине, ушел в работу, но оказался в лагере по причине неясной. Лагеря не выдержал. Умер через год, не отбыв семи лет, на которые был осужден.

Наталья Васильевна так отозвалась на скоропалительную связь Алексея Николаевича с Баршевой…

«Дальнейшие события развернулись с быстротой фильма. Нанятая в мое отсутствие для секретарства Людмила через две недели окончательно утвердилась в сердце Толстого и в моей спальне. (Позднее она говорила как-то, что вины за собой не чувствует, что место, занятое ею, было свободно и пусто.)».

Это событие окончательно вернуло Наталью Васильевну к поэтическому творчеству…

Люби другую. С ней дели
Труды высокие и чувства,
Ее тщеславье утоли
Великолепием искусства.
Пускай избранница несет
Почетный труд твоих забот:
И суеты столпотворенье,
И праздников водоворот,
И отдых твой, и вдохновенье,
Пусть все своим она зовет.
Но если ночью, иль во сне
Взалкает память обо мне
Предосудительно и больно,
И сиротеющим плечом
Ища мое плечо, невольно
Ты вздрогнешь, – милый, мне довольно!
Я не жалею ни о чем…

Прочитав это стихотворение, Алексей Толстой решил оправдаться или, по крайней мере, пояснить свой поступок.

«Милая Наташа, я не писал тебе не потому, что был равнодушен к твоей жизни. Я много страдал, много думал и продумывал снова и снова то решение, к которому я пришел. Я не писал тебе, потому что обстановка (внутренняя) нашего дома и твое отношение, и отношение нашей семьи ко мне никак не способствовали ни к пониманию меня и моих поступков, ни к честной откровенности с моей стороны.