Алфавит грешника. Часть 2. Было Не было Могло

Всегда так было или нет?
Неужто будет неизменно?
Рождает чудищ божий свет,
И нет их гаже во вселенной.

А мы, поверившие им,

Их лжи об истине и вере,
Страдаем и боготворим
Нас пожирающего зверя.

Поём осанну невпопад

И умолкаем, где не надо,
Под блеск и бряцанье наград
Очередного казнокрада.

Да под прицелом волчьих глаз

Толчёмся стадом бестолковым,
Выпячивая напоказ
Обремененья и оковы.

При этом в жертву отдаём

Своих детей, таких невинных,
Заискивая перед злом,
Как половой пред господином.

Так что же ждать прощенья нам

При жизни и по смерти тоже,
Когда нерукотворный храм
Дыханьем нашим уничтожен.

Когда иудиную мзду

Мы меж собою разделили,
И путеводную звезду
На золотую заменили.

Что удивляться, коль в ответ

Неотвратимо, неизменно
Рождает чудищ божий свет,
И нет их гаже во вселенной.

«Вселенной дела нет до нас…»

Вселенной дела нет до нас,
До наших грёз или заскоков,
С благодеяньем напоказ
И тайной сладостью пороков.

Как нам до страждущих вокруг,

От инвалида до старухи,
И прочих нищих и пьянчуг,
Больных, убогих, сухоруких.

А также прихвостней своих,

Включая собственные семьи,
И даже самых дорогих –
Кто с нами встретит воскресенье.

«Всерьёз я в юности едва ли…»

Всерьёз я в юности едва ли
Представить мог такую жуть,
Что в нищете, в полуподвале
Закончится мой грешный путь.

При всех способностях и фарте,

Не знавший страха и стыда,
На блеск побед сулящем старте,
Как это виделось тогда.

Я не давал себе поблажки,

Не потакал страстям своим,
Ходя в отглаженной рубашке
И бритым, словно херувим.

Причём, не глядючи на риски,

Себя под чёрти что кроя,
Отца и мать, родных и близких –
Кого не мучил только я.

Уже светил мне чин высокий,

Дающий власти произвол,
Но с женщиною черноокой
Меня Господь зачем-то свёл.

И всё построенное мною

Сгорело начисто, дотла,
Когда она своей игрою
Меня, смеясь, с ума свела.

«Вспорхнули, кинувшись гурьбой…»

Вспорхнули, кинувшись гурьбой,
Выстраиваясь вереницей,
В небесный омут голубой
С любовью вскормленные птицы.

Вверяясь крепкому крылу,

Лишь завершится бабье лето,
Они спешат сквозь хмарь и мглу
По им лишь ведомым приметам.

Пока подвыпившая рать,

Выцеливая жертв из стаи,
Коль не получится добрать –
Подранками не разбросает.

Что, не погибнув на лету,

Из сил последних, еле-еле,
Дотянут в леса темноту,
В свои грядущие скудели.

Что, отыскав болот закут,

Или довольствуясь канавой,
В уединенье доживут,
В мучениях до ледостава

А незатронутым свинцом,

Удастся, обойдя преграды,
Увидеть Каспий и Нам-Цо,
Их острова и водопады.

Там до весны прожив, опять

Вернуться к брошенному дому,
Птенцов взлелеять и поднять
Семьёю всей в небесный омут.