Альфред Нобель. Биография человека, который изменил мир

Братьев выручил спасительный удар гонга. В октябре 1886 года в Лондоне была создана Nobel-Dynamite Trust Company (Трастовая компания Нобель-Динамит), которой с самого начала сопутствовал успех. Альфред смог отозвать свои требования к Людвигу, поскольку его потребность в капитале оказалась меньше, чем он опасался. Кроме того, блеск треста отразился и на репутации компании Bröderna Nobel AB («БраНобель») в России[47]. По словам Людвига, успех Альфреда подействовал на российских финансистов как электрический разряд. Только недавно «БраНобель» не давали кредитов. И вот уже предложения сыплются со всех сторон.

Когда месяц спустя Людвиг навестил Альфреда в Париже, настроение царило совершенно иное. «Моему старому сердцу так радостно видеть, что восстановлено прежнее братское доверие. Письма – неодушевленные предметы, зато личная беседа, безусловно, показывает, что лежит на дне души, доброе и теплое», – писал Людвиг в благодарственном письме. «Твое письмо порадовало меня более, чем ты можешь себе представить, – ответил Альфред. – Мы оба стоим на склоне жизни, и теперь, в предвестии ее заката, как никогда ранее, возникает склонность к мелочам, которая почти всегда лежит в основе всего, что называется раздором. Что касается меня, я живу в абсолютном согласии со всем и всеми, кроме своего нутра, и его “духов Нифельхейма[48]”. Менее всего я хотел бы ссоры с тобой, и если между нами и пролегла тень, то она давно уступила перед призывом сердца “да будет свет”»⁸⁸.

Этот последний пассаж был, пожалуй, небольшим преувеличением – но какое это имело значение?

* * *

Берта и Артур фон Зутнер направлялись в Париж. Они желали подышать городским воздухом. Два года они провели в уединении и скуке в отдаленном семейном замке Харманнсдорф, к тому же отрезанном от всего мира снегопадами, обрушившимися в начале 1887 года. Родственники Артура оказались исключительно консервативными. Они полностью соответствовали шаблонным представлениям об австрийской аристократии, которые Берта из терапевтических соображений стала записывать. В Харманнсдорфе не интересовались ни либерализмом, ни литературой, а уж тем более современными идеями мира или социальными философиями, которыми в годы своего самообразования преисполнились Берта и Артур. Обнаружив у Берты книги Эмиля Золя, мать Артура в знак протеста сожгла их⁸⁹.

Прибыв в Париж, Берта послала Альфреду Нобелю записку. Он сразу же пригласил их в свой «очаровательный домик» (выражаясь ее словами) на авеню Малакофф. Берта нашла, что Альфред поседел, но в целом мало изменился. Он показал им свой кабинет-библиотеку, по мнению Берты, весьма скромно меблированный, большую часть пространства там занимал огромный письменный стол. Поскольку Артур проявил интерес, Альфред показал ему и свою домашнюю лабораторию. Берта с удовлетворением отметила, что и Альфред со времени их последней встречи прочел много серьезных книг. Полки ломились от философии и поэзии, а на почетном месте красовалось полное собрание сочинений его любимого поэта лорда Байрона. Они восхитились картиной венгра Михая Мункачи, висевшей над диваном. Альфред пообещал узнать для них парижский адрес художника.

Потом их ожидал великолепный ужин. Берта и Артур обратили особое внимание на изысканные вина, которые Альфред велел принести из погреба: «Шато д’Икем» и «Юханнисбергер» редких годов. Эта роскошь плохо сочеталась с его скромностью в остальном.

После ужина подали кофе в зимнем саду, расположенном рядом со столовой. «Все было такое маленькое в этом маленьком дворце, как и зеленый салон с малахитовой мебелью, и маленькая, красная, подсвеченная приглушенным красным светом, музыкальная комната рядом с ним», – вспоминала позднее Берта фон Зутнер. Там стоял красивый рояль⁹⁰.

Им было о чем поговорить. Берта только что закончила рукопись книги «Эпоха машин» (Das Maschinenzeitalter). В девяти философских эссе она сурово бичевала узколобый национализм, который под маркой «патриотизма» подобно чуме распространился по Европе. Как можно идеализировать национальный эгоизм, когда «этнический альтруизм», очевидно, является более высокой стадией развития человека, рассуждала Берта, «как любовь к ближнему своему в человеке куда возвышеннее, чем своекорыстие»⁹¹.