В 1895 году больной и обнищавший Август Стриндберг ушел с головой в совершенно новую для себя область: науку. От его пансиона на Монпарнасе было совсем не далеко до Сорбонны, где ему удалось получить доступ в лабораторию (и где он, вероятно, сталкивался в коридорах с Марией Кюри). Однако дикие эксперименты Стриндберга заинтересовали скорее оккультистов, чем ученых. Похоже, он вознамерился потрясти основы наук, добавив в них влияние высших сил. Это были мысли, вполне уместные в тогдашнем Париже, где царила неоромантическая атмосфера рубежа веков. Наука не может объяснить все, а тем более управлять миром, так рассуждало все больше людей. Ведь она упускает из виду духовные и нравственные аспекты бытия.
В книге «Мария Кюри» писательница Сьюзан Куинн упоминает две примечательные инициативы, обе из которых увидели свет во Франции в 1895 году. Франко-венгерский писатель Макс Нордау[59]
в своей книге «Вырождение» предупреждает о том, что за технический прогресс человечеству придется заплатить высокую цену. Он считал, что, если развитие будет продолжаться с такой же скоростью, прогноз на будущее печален. Людям конца ХХ века придется жить в нервической обстановке многомиллионных городов, где все постоянно говорят по телефону и «проводят половину времени в купе железнодорожных вагонов или самолетах». По мнению Макса Нордау, человечество уже сейчас должно сопротивляться – покинуть города, разрушить железные дороги, запретить частные телефоны и дать отдых нервам.«Наука обанкротилась», – утверждал писатель Фердинанд Брюнетьер в другом нашумевшем произведении того же года. Он добился аудиенции папы римского и впоследствии использовал встречу, подводя итоги успехам науки за последнее столетие. «Физика и естественные науки обещали нам положить конец “мистерии”. Однако мало того, что им это не удалось, мы к тому же можем отчетливо видеть, что они никогда не смогут этого сделать. Они не в состоянии… задать те вопросы, которые что-либо значат: те, что касаются происхождения человека… его поведения и будущей судьбы», – писал Брюнетьер, который утверждал, что пора начать вновь прислушиваться к церкви и папе римскому66
.Критики прогресса и противники науки получили поддержку и в Париже. Желающих потрясти основы нашлось немало. В октябрьском номере респектабельного журнала Mercure de France вышла одна из «научных» статей Августа Стриндберга. Писатель пытался доказать, будто на самом деле не существует никаких химических элементов и химических соединений, а качество – это единственное, чем различаются вещества. На первый взгляд статья Стриндберга производила серьезное впечатление. Она изобиловала химическими формулами и сложными терминами. Однако за всем этим скрывалась лишь ловкость рук. Символично, что была опубликована в тот же день, когда скончался величайший ученый Луи Пастер.
Альфред Нобель прочел статью Стриндберга и на полях внес правку в формулы. Его планы купить газету застопорились. Однако тот, кто хотел сдвинуть мир в сторону рационализма и прогресса, мог внести свою лепту разными способами. «Я предпочитаю использовать имеющиеся у меня средства для продвижения научных интересов в мировом масштабе», – писал Альфред в этот период в ответ на письма просителей67
.27 ноября 1895 года Альфред Нобель снова попросил четверых друзей об услуге. Он написал новое завещание, которое им предстояло заверить. О старом он сожалел.
Друзья встретились в новых помещениях шведско-норвежского общества в центре Парижа на Шоссе-д’Антен, где в воздухе тяжело висел табачный дым, пропитав портьеры салона. Как и в прошлый раз, Альфред пригласил председателя общества Сигурда Эренборга, а также друга и коллегу-изобретателя оружейника и промышленника Торстена Нурденфельта. Двое других приглашенных были инженерами и занимались искусственным шелком. Роберт Стрельнерт работал на Альфреда в Сан-Ремо, а Леонард Васс был шведским химиком, живущим в Париже. Все, за исключением Нурденфельта, были на 20–30 лет моложе Альфреда Нобеля68
. Должно быть, Сигурд Эренборг поперхнулся обязательным в таких случаях пуншем. В прежнем завещании его компании выделялось не менее 20 млн крон в текущем денежном выражении. Теперь о компании даже не упоминалось.В завещании перечислялись девятнадцать родственников и друзей. Тогда, в 1893 году, на них приходилась пятая часть состояния. Если принять для простоты, что распределение между ними было примерно одинаковым в обоих завещаниях, то ранее Альфред выделил не менее полумиллиона крон каждому из шести племянников (другие племянники не упоминались), что соответствует 35 млн крон на человека на сегодняшний день. В нынешнем завещании доли племянников стали несоизмеримо меньше. Альфред решил сократить их наследство на две трети. Все вместе они получили три процента его состояния, 1 млн крон (примерно 70 млн на сегодняшний день).