Али-баба и тридцать девять плюс один разбойник

Разбойники, пылая гневом и ненавистью, повыхватили из ножен кривые клинки и медленно пошли на трясущихся от страха людей, в молитвенном жесте протягивающих к разбойникам ладони:

– Не надо! Не губите! Пощадите! Мы не хотели!

– Хватай их, гаси! – выкрикнул Ахмед, первым бросаясь на богато одетого толстяка, вероятно, владельца каравана.

Высоко вскинув саблю, разбойник полоснул ей сверху вниз, но толстяк успел упасть на песок, закрыв голову руками, и лезвие наискось рассекло два мешка, притороченных меж горбов верблюда. Из мешков на голову караван-баши посыпалось зерно. Тот вздрогнул и затих, прикинувшись мертвым.

– Я здесь, Ахмед! – Из темноты выскочил Саид. За ним ринулся табун, сметая все на своем пути.

– Дурак, кто тебя звал! – в бессильной ярости замахал на него саблей Ахмед. – Куда? Да держи же коней!

– Но мне показалось, ты крикнул «Саид», – похлопал глазами Стальной Коготь.

– Я крикнул «гаси», глухая ты обезьяна! Уй-юй!

Ахмед едва успел отскочить в сторону, когда на него, хрипя от возбуждения, налетел первый из коней. Разбойники шарахнулись в стороны, чтобы не быть затоптанными собственными же конями. Началась настоящая свалка. Кони метались, ржали, спотыкались о падающих им под ноги людей. Разбойники носились, впустую размахивая саблями. Кто-то из них случайно полоснул по веревке, удерживающей сбившихся в кучку рабов, и те решили, что самое время делать ноги. Один из рабов умудрился незаметно выхватить кинжал из ножен пробегавшего мимо вопящего разбойника, за которым гнался разъяренный верблюд, и быстро разрезал оставшиеся веревки. Пленники прыснули в стороны, стараясь отбежать как можно дальше от каравана и затаиться в ночи.

Паника в караване усилилась. Никто не мог понять, что происходит. Разбойники не нападали, но и не уходили – это было странно, сильно настораживало и попахивало особо изощренным садизмом, когда жертву сначала запугают до полусмерти, а лишь потом лишат жизни, избавив от мук. Кто-то заметил, что рабы бежали, но сейчас было не до них. Ревели верблюды, ржали кони, почувствовав запах корма. Некормленые целый день, они набрасывались на разорванные мешки, вбирая мягкими губами ячмень и пшеницу вперемежку. Толстяк-караванщик вопил об убытках, колотя себя кулаками по лысой голове, и умолял разбойников прикончить его, но тем было не до того. В довершение ко всему кто-то разломал клетки с голубями, и перепуганные птицы принялись метаться меж людей и лошадей, внося свою толику во всеобщую панику и неразбериху.

Факел выбили из рук Махсума, и тот упал на песок. Его тут же затоптали множество ног. Во вновь накрывшей людей непроглядной тьме началась настоящая свалка. Ни крики, ни увещевания главаря не помогали восстановить порядок в разбойничьем войске. Вой, топот, ржание и хрипы невозможно было перекричать.

Махсум, едва не сорвав голос и порядком охрипнув, махнул наконец на все рукой, отошел подальше, уселся на песок и низко повесил голову. Мимо, издевательски чавкая, прошел верблюд, за ним еще один и еще. Слышались людской шепот и неприятные, скребущие душу насмешки. Махсум не шевелился. Ему уже было глубоко на все наплевать.

– Шеф, где вы? Шеф? – прокричал Ахмед где-то совсем рядом.

– Я здесь, – буркнул Махсум, не оборачиваясь.

– Мы взяли рабов, шеф! Взяли!

– Я рад за тебя, Ахмед. Очень рад, – вздохнул Махсум и уставился на восток, туда, где на самом горизонте, едва алея, начинало зарождаться утро нового дня.

Касым проснулся рано. За окном только-только забрезжил рассвет, окрасивший небо в желтовато-оранжевые оттенки. С рассветом проснулись первые птицы, осторожно пробуя голос. В другой комнате всхрапывала и причмокивала во сне губами Айгуль, беспокойно ворочались дети.

Касым повернулся на спину и распахнул глаза. Взгляд его остановился на горелой дыре в потолке. На краю дыры сидела крупная ворона и, вывернув голову вправо, пристально разглядывала Касыма одним глазом.

– Кыш! – сказал Касым, не особо рассчитывая прогнать нахальную птицу.

– Кар! – ответила ворона и, повернув голову, уставилась другим глазом.

– Ну и… шайтан с тобой.

В комнате до сих пор пахло дымом, а стены и пол все еще были влажными от пролитой на них воды. Касым досадливо поморщился, почесал бок и кряхтя поднялся с постели. Ежась от утренней прохлады, он спешно накинул на плечи халат, обулся в разношенные шлепанцы и, широко зевая, поплелся во двор. Ему показалось, что скрипнула калитка на половине Али-бабы. Ну, он ему сейчас задаст, он ему покажет, как будить людей в такую рань! А может, Али-баба уже отправился за мешком золота, как и обещал? Возможно, так оно и есть, и это меняет дело.