Алиби для великой певицы

Элли Шмидт говорила об «угрызениях совести». Она ругала себя зато, что «приукрашивала события, приукрашивать которые было преступлением».

— Вся атмосфера нашей партии проникнута ложью, — с негодованием говорила она. — Самонадеянность, нечестность, отрыв от народных масс и их забот, угрозы в отношении недовольных и хвастовство — все это завело нас слишком далеко. За это на тебе, дорогой Вальтер, лежит самая большая вина, а ты не хочешь признать, что без нашего вранья не было бы и событий 17 июня!

Секретарь по идеологии Антон Аккерман, имевший репутацию честного и откровенного человека, кричал Ульбрихту:

— Многие годы я поддерживал тебя, Вальтер, несмотря на то, что я видел. Я долго молчал, потому что помнил о дисциплине, потому что на что-то надеялся, потому что боялся! Сегодня я преодолел все это.

После того, как участники заседания политбюро выпустили пар, премьер-министр Отто Гретеволь, бывший глава социал-демократической партии, объединившейся с коммунистами, прямо обратился к Ульбрихту:

— Ты слышал мнение товарищей. Может быть, ты хочешь высказаться?

Кандидат в члены политбюро Рудольф Херрнштадт, главный редактор центрального партийного органа, обратился к Ульбрихту:

— Не лучше ли тебе, Вальтер, передать кому-нибудь другому непосредственное руководство партийным аппаратом? Мне кажется, это помогло бы преодолеть определенные слабости нашего аппарата, избавить его ориентации на одну личность, от вассальной преданности, угодничества, подавления критики и от склонности приукрашивать положение дел в партии и в стране.

Рудольф Херрнштадт составил проект решения пленума ЦК, в котором говорилось: «Если рабочие массы не понимают партию, то виновата партия, а не рабочие массы. Исполненный решимости железной рукой защитить интересы рабочего класса против фашистской провокации, Центральный Комитет вместе с тем отдает себе отчет в том, что партии надлежит незамедлительно пересмотреть свой подход к рабочим массам».

Херрнштадт предложил расширить секретариат ЦК, чтобы секретари обрели самостоятельность и чтобы генеральный секретарь перестал ими командовать. Херрнштадт предложил включить в секретариат только тех, кто, как он выразился, «мог бы, если понадобится, унять тебя, Вальтер».

Кандидат в члены политбюро Херрнштадт и член политбюро министр государственной безопасности Вильгельм Цайссер уже дна года демонстрировали спою оппозицию диктаторскому поведению Ульбрихта и ратовали за его свержение.

Херрнштадт в 1929 году вступил в компартию и практически одновременно начал работать на советскую военную разведку.

В Варшаве он завербовал советника германского посольства Рудольфа фон Шелиха, который за деньги согласился передавать ему секретную информацию. В 1939 году фон Шелиха перевели из Варшавы в информационный отдел германского МИД, что повысило его ценность как агента. Херрнштадт завербовал его с помощью своей любовницы, которая сама тоже сумела поступить на службу в министерство иностранных дел Германии.

Во время войны он жил в Советском Союзе, участвовал в создании «Национального комитета Свободная Германия», разрабатывал план передачи власти в советской зоне оккупации коммунистам. Херрнштадт всегда был убежденным коммунистом, склонным к идеализму.

На том заседании политбюро Ульбрихт затаился. Он ждал, что решит Москва: заставит его уйти или разрешит остаться.

Москва не захотела менять Ульбрихта. Тогда он получил возможность расправиться с бунтовщиками.

Ульбрихт исключил Цайссера и Херрнштадта из полит бюро и ЦК, а чуть позже и из партии.

Созвав пленум ЦК, Ульбрихт сказал:

— Теперь все стало ясно. Раскольническая деятельность Цайссера и Херрнштадта делает невозможной их работу в политбюро и ЦК. Партия и страна находились в смертельной опасности, потому что враждебная партии фракция предприняла попытку внутрипартийного путча. Только благодаря вмешательству проверенных и закаленных в классовых боях товарищей заговор путчистов был разоблачен, партия и страна спасены.

Убирая Цайссера с ключевого поста министра государственной безопасности, Ульбрихт обратил внимание на Эриха Мильке, который демонстрировал безграничную верность генеральному секретарю.

Но новым министром по сонету Москвы назначили все же не Мильке, а еще одного старого коммуниста — Эрнста Вольвебера.

Вольвебер имел кличку «красный матрос», потому что он участвовал в восстании матросов в Киле в 1918 году. Накануне прихода нацистов к власти Вольвебер был одним из организаторов готовившегося коммунистами вооруженного восстания.

Он был мрачен, с пивным брюшком. Его немного сторонились. На приемах в советском посольстве Вольвебер выпивал три больших фужера «столичной», закуривал сигару и только после этого вступал в беседу.

Ловкий Мильке сумел быстро избавиться и от Вольвебера, несмотря на все его заслуги перед партией. Мильке был очень исполнителен, аккуратен. Он был служакой, который верно служил своему хозяину — пока не свергал его.

Он воспользовался проверенным методом — обвинил своего министра в создании «антипартийной фракции Карла Ширдевана — Эрнста Вольвебера».