Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950

Только одно, одно мне необходимо! – его любовь. А с сознаньем, что я любима, – хоть на край света. Только это знать!

Его любовь должна согреть и осветить всю жизнь.

Только вот это!

5 января [1907 г

.]. Пятница

Нет, не могу я так! Не умею я так жить! Кавардак такой, что я с ума сойду. Вот, хочу писать – и не знаю даже как… Не передашь этого всего словами. Ужас какой-то! Кошмар…

Сегодня сидели с маленькой Маруськой [М. А. Андреевой (Ольчевой)] – она мне гадала. Только что кончила, подошел Василий Иванович. Подсел к нам.

Говорили о гадании, о том о сем, – наконец, не помню, как подошли к этому, Василий Иванович говорит: «Относительно вас есть предположение». «Да, есть, – подтвердила Маруська, – ты же ведь знаешь». – «Конечно, знаете, зачем нам комедию разыгрывать друг перед другом», – рассмеялся Василий Иванович. Я, конечно, догадалась, что речь идет о Владимире Ивановиче [Немировиче-Данченко] и о том, что я «не в далеком будущем займу место Марии Николаевны [Германовой]». В это время Стахова отозвала Маруську, и мы остались вдвоем. Я пристала к Василию Ивановичу, чтоб он сказал мне все. – «Видите ли, мне даже неудобно говорить вам об этом, вы еще слишком молоды… Ну хорошо… Я чувствую, да и не я один, что вы – действуете на Владимира Ивановича. И вот поэтому многие в силу различных невыгод для себя – точат на вас зубы, другие, которые относятся к вам хорошо и бескорыстно, – вот я, Николай Григорьевич [Александров] – [жалеем. – зачеркнуто] опасаемся за вас. Потому что Владимир Иванович, если увлечется вами, то не [так. – зачеркнуто] как актрисой, а прежде всего как женщиной. А если в вас он пробудит женщину, вы погибли.

Вот другое дело, если бы вами увлекся Константин Сергеевич – у того актриса, талант – на I плане, и тогда хорошо было бы, если б и вы пошли к нему навстречу. Тут – другое дело».

«Но, Василий Иванович, что же может быть, если у меня ничего нет…»

«Он сумеет разбудить в вас чувство».

«Никогда, никогда, Василий Иванович! Боже мой, Владимир Иванович, никогда!»

«Вот увидите! Да, вам предстоят большие испытания!»

«Боже мой, что делать, Василий Иванович! Я уйду… Уеду в Изюм230, и все прикончится». – «Уезжать Вам незачем. Не обращайте ни на что вниманья. Живите как жили. Единственное средство оградить себя – влюбитесь в кого-нибудь, увлекитесь… А то, если там пусто будет, – беда. Несдобровать…»

«О, там-то слишком полно… Только опять все зря… Не нужно это…» Посмотрела на него – улыбается. Пауза.

«Вы в III акте „Драмы жизни“ тоже заняты?»

Не могла не улыбнуться. «Нет». Еще говорили на эту тему. Наконец он собрался уходить – я тоже пошла.

Всего разговора я привести, конечно, не могла – говорили очень долго… Но приблизительно вот в таком духе.

Разволновалась я страшно и поняла только одно – «он меня не любит».

И вот, потом, все думала. Много думала… И так все ясно стало, точно пелена спала с глаз. Так все светло впереди…

Любить меня как человека, любить мою душу – вообще всю меня целиком – он не может, и не интересна я для него, да и не знает он меня совсем. Так, как женщина, что ли (не знаю, как это выразить), я ему, очевидно, очень нравлюсь. Но он слишком честен и благороден, чтобы выдать это за любовь ко мне – цельное, [чистое. — зачеркнуто], нетронутое чувство. И он воздерживает себя, очевидно… Ну что же! Хвала ему и слава!

Действительно, что может он мне дать взамен моей любви – могучей, сильной, в которую вылились все мои силы, всё, что есть во мне хорошего и великого! [Маленький теплый чуть тлеющий уголек. – вымарано.]

Как поразительно ясно мне все стало… Как ясно!

Как смешны и нелепы кажутся мне теперь мои мечты, надежды…

И жизнь дальше рисуется так ясно, определенно. С осени – уеду – решено.

В Изюм. Забудусь, начну работать. А там что Бог даст!

Буду страдать, ужасно, сверхчеловечно… Но это ничего. Иногда страдания доставляют какую-то странную радость…

Да, так вот – впереди – страданье тупое, тяжелое – много лет.

Мелькнула мысль о самоубийстве, но нет, это всегда успеется.

А в общем – жутко! Не кончу я добром!

6 [января 1907 г

.]. Суббота

Сегодня днем шло «Горе от ума».

Перед 4 актом сидела до выхода на приставочке около лестницы – как всегда. Василий Иванович сидел сначала в будке, потом вышел, прислонился к косяку двери – и долго, глаз не спуская, смотрел на меня. Потом подошел ко мне – остановился: «Ну что, как настроение?» – «Ничего, Василий Иванович, – прояснело как-то… Теперь я знаю, „как надо жить“231…» – «Почему именно теперь?» Рассмеялась. Он улыбнулся: «Знаю, что мне делать с моим револьвером?»232– «Вот, вот…»

«Пожалуйте, ваш выход». Осторожно, как всегда, притронулся к руке и направил к лестнице.

«У меня даже план есть, Василий Иванович». – «План? Скажете мне? Когда-нибудь?» – «Скажу». – «Спасибо…»

Все это говорилось тихо, пока поднимались по лестнице. Опять затрепетало что-то в душе – неясное, смутное предчувствие чего-то хорошего…