Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950

Боже мой! Страшно подумать… Должно что-то скоро произойти.

[. — вымарано.]

Или я буду счастливейшей из смертных, или навсегда захлопнутся божественные двери.

7 [января 1907 г

.]

Маленькая Маруська [М. А. Андреева (Ольчева)] сегодня вдруг говорит: «Я никогда не видала у Василия Ивановича такого лица, как теперь. С Надеждой Ивановной [Секевич (Комаровской)] – это было не то, совсем другое. Алька, если ты захочешь, ты все с ним сделаешь…»

Потом говорит: «Нина Николаевна [Литовцева] ревнует ужасно. Вчера, когда вы сидели в фойе и она прошла и увидела вас вдвоем, – лицо ее исказилось… если бы ты видела…»

Вот в это, в ревность Нины Николаевны, – не верю. Мне кажется, это уж Андрюшина [М. А. Андреевой (Ольчевой)] фантазия.

Сегодня целый день живу воспоминаньем о вчерашнем разговоре с Василием Ивановичем. Теперь, когда я все больше и больше углубляюсь в его слова, мне ясно представляется, что он меня любит…

Да, да… и сам не верит этому, сам не может разобраться…

[Вот я сейчас слышу. – вымарано.] Разве просто он сказал вчера: «Скажете мне? Когда-нибудь?» Что-то бесконечно нежное звучало в голосе… Что-то такое, чего нельзя передать словами…

А потом – «спасибо», как дрогнул его голос, сколько чего-то прекрасного, недоговоренного звучало за этим простым маленьким словечком.

Боже мой, Боже мой, как я его люблю.

Маленькая Маруська говорила мне сегодня: «Страшно мне за тебя, Аля…» Мне самой жутко становится, когда я подумаю о своей любви и о возможности того, что она не будет отстранена. А все-таки чудно: вчера еще утром на душе было тупо и тяжело и впереди стояла какая-то угрюмая, темная стена, а сегодня опять легко дышится и перед глазами – широкое, голубое небо…

Вот так, вероятно, и все в жизни…

Да…

8 января [1907 г

.]. Понедельник

[Вчера и сегодня. – зачеркнуто] 2 дня не видела Василия Ивановича, и скучно смертельно. Сегодня – «Бранд» – слава богу, хотя здесь обыкновенно мало приходится видеться. Только перед I картиной.

Сегодня говорила с Николаем Григорьевичем [Александровым] относительно осени, чтобы он устроил меня. Николай Григорьевич говорит, что он с удовольствием будет хлопотать, но что мне ни в коем случае нельзя начинать с будущего года, потому что, кроме того, что как актриса я не готова, [как. – зачеркнуто] человек я еще очень недозрелый в смысле знакомства с практической стороной жизни. И в провинции – я погибну.

Потом начал расспрашивать о том, что побуждает меня ехать. Я рассказала ему про Марию Николаевну [Германову]. Николай Григорьевич говорил, что это глупая сплетня и не стоит даже обращать на нее внимания. Много смеялся надо мною и говорил, что я еще очень большой ребенок… Потом говорит: именно теперь-то вам и не надо уходить, когда о вас уже заговорили и Станиславский, и Немирович, когда вы только что начинаете развертываться.

Сегодня вечер прошел скверно. Василия Ивановича видела только мельком, поговорить не пришлось. На душе сейчас гадко-гадко. По дороге в театр опять все думала о нем и опять показалась себе глупой до крайности: я и Василий Иванович – разве такое сочетание возможно!?

Я сумасшедшая…

9 января [1907 г

.]. Вторник

Тоскливо что-то. Днем сегодня Василия Ивановича хотя и видела, но очень мимоходом. Поговорить не пришлось. Был в театре новый актер Горев. Интересный мальчик, но вовсе уж не такой красивый, как говорили. А все-таки что-то подмывает влюбить его в себя или, по крайней мере, заставить ухаживать за собой…

А в общем, если вдуматься, – печально все это очень. Где же работа? Где же успехи? Мария Николаевна [Германова] занимается с Маруськой [М. А. Андреевой (Ольчевой)] – Герд. О наших с ней занятиях разговор замолк… Чудно! Боже мой, как чудно все!.. А жизнь идет, идет… и никогда не вернется233…

Хоть бы скорее поговорить с Василием Ивановичем. Вот что-то он скажет, а то и в самом деле – уехать скорее, без оглядки, начать новую жизнь!..

Захолустный городок… кривые улицы… деревянный театр с керосиновыми лампочками… Хочется почему-то начать с самого крошечного, затерянного городка…

10 января [1907 г

.]. Среда

Тяжело, тяжело, тяжело.

Говорила с Василием Ивановичем. Подробно буду писать после «Бранда».

Да, так вот: говорила с Василием Ивановичем.

Сказала ему, что уеду. «Это безумие, и мне кажется, что я в конце концов разубежу вас», потом расспрашивал, как я провожу время, что делаю последние дни. Я жаловалась ему на то, что совсем отбилась от работы, не занимаюсь, запуталась со всякими своими делами и ничего нейдет на ум. – «Ничего, ваше время еще не ушло, успеете наработаться». Потом вдруг говорит: «Мне кажется, вы очень осложняете положение вещей, вовсе все уже не так страшно, как вам кажется». И немного спустя – вдруг: «Комик вы…» Меня это кольнуло больно, больно. Комик, ing'enue comique…