Читаем Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950 полностью

Завтра полная генеральная, днем его, вероятно, не будет в театре.

18 [декабря 1906 г.]

Вчера Василий Иванович сказал про меня и Братушку [С. С. Кирова] – вот настоящие Агнес и Эйнар – из 1-й картины.

Хороший мой! А все-таки он удивляет меня иногда…

.

Очень устала. Сейчас лягу. Да, в сущности, и писать-то особенно нечего. С Василием Ивановичем поговорить не пришлось, но поздоровались хорошо: крепко так; и во время 7-й картины опять я стояла у него в ногах, как прошлый раз. Опять он придвинул мою голову к себе, а я свободной рукой обняла его, и так хотелось хоть край одежды его поцеловать, и на душе было так безгранично радостно.

С Василием Васильевичем [Лужским] была немая сценка, на одних глазах, не знаю, что она выражала – у меня смущение и любопытство, а у него что – не разберешь.

Занятно все это во всяком случае.

19 [декабря 1906 г.]

С января у нас появится новая личность в театре – сын Горева219– будет в труппе. Говорят, очень красивый.

Меня это известие обрадовало, заинтересовало и разволновало ужасно!

20 [декабря 1906 г.]. Среда

1-е представление «Бранда».

Сейчас из театра. По-видимому, успех полный… Что скажут газеты – а публика принимала хорошо [два слова вымарано]. Все время думаю о Василии Ивановиче – какой он огромный актер, какой изумительный актер!

Путаются мысли… Рука едва движется… Спать пора… Скоро 3 часа.

Люблю.

21 [декабря 1906 г.]

Ну что же, все хорошо!

Газеты хвалят. Василий Иванович одержал огромную победу220. Радуюсь за него очень.

Но, с другой стороны, что-то щемит грудь, какая-то непонятная боль. Чувствую себя «такой маленькой, такой несчастненькой».

22 [декабря 1906 г.]

Вот она опять, эта страшная – тоска… Ползет медленно-медленно, тяжело, откуда-то с глубокого дна души, растет все больше, больше [три слова вымарано] и так страшно терзает душу, точно там ворочают чем-то острым и ядовитым…

Господи, тяжесть какая!

Что делать? Жить как??

В такие минуты я становлюсь апатичной, равнодушной ко [всему. – вымарано] окружающему и только с какой-то странной тупостью прислушиваюсь к внутренним ощущениям.

И дальше этого ничего нет. Энергия пропадает, силы рухаются <так!>, я опускаюсь как-то вся и не знаю, что сотворить с собой, куда деваться.

Боже мой, Боже мой!

Тяжело!

23 декабря [1906 г.]

Ура! Новый Год будем встречать в театре! Рада этому – страшно! Хотя, с другой стороны, жутко чего-то. Ведь я на всяких таких собраниях бываю обыкновенно очень неинтересна, и внешне, да и держать себя не знаю как, что делать с собой, не знаю. И вот теперь, когда я поразмыслила, это вовсе не представляется мне заманчивым. Напротив того, мне кажется, я измучусь страшно! Во-первых, я буду неинтересная и скучная, во-вторых, Василий Иванович будет ухаживать за кем-нибудь – и моя душа будет раздираться от боли, в-третьих, хотя это и неважно, мне одеться не во что будет как следует… Так вот…

И я уже представляю себе, как мне будет тяжело, с какой страшной тоской я приду домой, как брошусь в постель и буду плакать горько-горько… И мне уже заранее делается тоскливо и жалко себя… Ну да довольно об этом! Будь что будет!

Сегодня Василий Иванович был на репетиции «Драмы жизни»… Я так волновалась по сему случаю, что со мной чуть не сделался разрыв сердца. Когда мне нужно было сказать свою фразу – горло сжалось, как тисками, и я едва выговорила слова – шепотом.

Василий Иванович потом подошел ко мне, поздоровался, был такой милый, внимательный. Да, знаменательный разговор: «Вы стали грациозно бегать, – раньше этого не было». «Да что Вы, Василий Иванович…» – «Правда. Вероятно, вы другие башмаки носите. В прошлом году вы ходили вот так (представил очень похоже) и в ногах чувствовалась какая-то скованность, а теперь бегаете свободно и грациозно»221.

Потом попрощались. Пожелали друг другу хороших праздников и разошлись.

Сегодня год ровно с того дня, когда я чувствовала себя [такой. — вымарано] бесконечно счастливой! Я хорошо помню этот день. Как я встретила его, как он проводил меня до угла, говорил со мной, и как душа моя трепетала счастьем. Я так хорошо помню это, как будто бы это произошло всего несколько дней назад.

Да, год! Много изменилось за это время [несколько слов вымарано] – и окружающее все, да и я сама. Теперь бы я уже не чувствовала себя на небе [от того. – зачеркнуто], если бы Василий Иванович благосклонно поговорил со мной и прошел несколько домов. Нет! Теперь не то! Не то, не то…

. Тоскливо очень и тревожно на душе. Хочется чего-то… Ни за что не могу приняться, ничего не в состоянии делать… Волнение какое-то, и такое грустное, неприятное…

И воспоминания… Детство припоминается, и сердце сжимается болью и сожалением о том, что то время прошло безвозвратно, не вернешь его…

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»
«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!»

«Ахтунг! Ахтунг! В небе Покрышкин!» – неслось из всех немецких станций оповещения, стоило ему подняться в воздух, и «непобедимые» эксперты Люфтваффе спешили выйти из боя. «Храбрый из храбрых, вожак, лучший советский ас», – сказано в его наградном листе. Единственный Герой Советского Союза, трижды удостоенный этой высшей награды не после, а во время войны, Александр Иванович Покрышкин был не просто легендой, а живым символом советской авиации. На его боевом счету, только по официальным (сильно заниженным) данным, 59 сбитых самолетов противника. А его девиз «Высота – скорость – маневр – огонь!» стал универсальной «формулой победы» для всех «сталинских соколов».Эта книга предоставляет уникальную возможность увидеть решающие воздушные сражения Великой Отечественной глазами самих асов, из кабин «мессеров» и «фокке-вульфов» и через прицел покрышкинской «Аэрокобры».

Евгений Д Полищук , Евгений Полищук

Биографии и Мемуары / Документальное