Алиса Коонен: «Моя стихия – большие внутренние волненья». Дневники. 1904–1950

10 декабря [1906 г

.]. Воскресенье

Днем.

Сегодня во время репетиции «фьорда»210 вдруг перед самой моей репликой Мария Николаевна [Германова] мне говорит: посмотрите налево в бельэтаж. Я повернула голову – вижу, в ложе сидит Владимир Иванович [Немирович-Данченко]… Мне стало как-то неприятно и досадно [смотреть. — вымарано] на Марию Николаевну. Этим дело не кончилось: в антракте она подошла ко мне, пристально-пристально так посмотрела на меня и вдруг спрашивает: «Ну а что ж будет дальше, Алиса Георгиевна?»

Я посмотрела ей прямо в глаза – ясно и смело и говорю: «Не знаю, Мария Николаевна, ничего не знаю».

Повергла ее в большое недоумение.

Бедная, мне и жаль ее, и злоба на нее разбирает.

Боже мой, Боже мой! Если бы они знали, как все они мне не нужны, как не нужно мне их внимание, их любовь!

Впрочем, нет, лгу сама себе. Мне дорого отношение Владимира Ивановича. Очень дорого…

Я лгу, когда говорю, что он для меня – ничто… Лгу, лгу…

Я не равнодушна к нему, нет! Более того, бывают минуты, когда я увлекаюсь им серьезно и глубоко. Что это – я не знаю…

Но бояться меня? Милая Мария Николаевна… Зачем, Господи!.. Да разве я стану на ее дороге… Без малейшего намека с ее стороны – я отойду в сторону…

Мне это не нужно…

А я по себе знаю, как ужасно, когда внимание дорогого человека обращено не на тебя, а на другого…

А для меня Владимир Иванович…

Нет, нет, не надо.

Василий Иванович опять был ласковый…

Что это, дразнит он меня, что ли?

Не пойму его… То вдруг такой приветливый, милый [провожает глазами. — вымарано], смотрит вслед, когда я прохожу, оказывает всевозможное внимание, то – холоден, равнодушен, забывает здороваться, почти не смотрит…

11 [декабря 1906 г

.]. Понедельник

Сегодня хороший день… Приятный [слово вымарано].

Во-первых, я была очень интересна, – а когда я чувствую себя хорошенькой, то становлюсь оживленной, веселой, настроение как-то поднимается…

Затем – удачно репетировала в «Драме жизни»211… Оставила, кажется, хорошее впечатление, по крайней мере Сулер [Л. А. Сулержицкий] несколько раз определенно похвалил. Утром много говорила с Адашевым212– нагородил он мне много всякой всячины, между прочим не утерпел, конечно, чтоб не упомянуть о своей чистой, «платонической» любви… В это время шел «Бранд» на сцене. Попросили нас попеть за кулисами. В одном месте мне пришлось петь одной. Пела в полутонах очень скверно, часто срываясь, потому что болит горло.

Вдруг Василий Иванович после репетиции подходит ко мне – я стояла с Ольгой Леонардовной [Книппер-Чеховой], – здоровается и говорит: «А как Аличка поет – знаменито! Я давно не слышал такого голоса, такой свежий, приятный голос – удивительно поет… и „неги столько“!» Я не знала, радоваться мне или счесть это за насмешку и обидеться. Но Василий Иванович, когда я ему сказала – «как [вам. – вымарано] не стыдно смеяться [надо мной. – вымарано]», начал божиться и клясться, что говорит искренно: «Вы даете настроение всему „Бранду“… Клянусь вам, что вы доставили мне огромное наслаждение»… и дальше в этом же роде… Ольга Леонардовна подтвердила, что у меня «чудесный» голос, и высказала желание послушать меня. Зовет к себе в четверг перед «Горем от ума» – с романсами213.

Думаю пойти. Уж очень занятно, что она скажет. Боюсь только, что очень разочаруется.

Вечером сегодня слышала, как Василий Иванович опять восхвалял мой голос – Муратовой214.

Если бы он знал, что он сделал для меня!

Сегодня сказал между прочим Бутовой215, которая стояла и разговаривала со мной и с Братушкой [С. С. Кировым]: «Единственная пара, которой я завидую». Надежда Сергеевна [Бутова] стала ему говорить что-то: до меня донеслось – «светит, да не греет», «тебе завидно» и еще несколько фразок…

Родной, счастье мое!

Мария Николаевна [Германова] была сегодня такая грустная.

Поцеловалась со мной…

12 [декабря 1906 г

.]

Уже скоро 3 часа – спать бы пора, да не хочется как-то…

Была генеральная «Бранда».

Кончилась поздно.

Что-то будет, как-то сойдет спектакль?!

Василий Иванович местами очень захватывает меня, но это не Бранд: это мягкий, нежный, лучезарный образ, весь какой-то светящийся – а не суровый человек с требованьем «иль всё иль ничего»216.

Не то, не то, родной мой… Совсем не то! Ну да не беда, это не уменьшает его таланта.

Боже мой, как люблю его… Как люблю!

Сегодня он сказал мне: «Здравствуйте, любимица публики». И эти простые на вид слова влили мне столько радости в душу, столько надежды на что-то хорошее!

Счастье мое в [. — вымарано] нем, в нем! О, если бы он любил меня! Если бы любил! Мне кажется, я бы разом выросла, углубилась еще больше, душа развернулась бы во всю ширь, как листочки цветка под лучом солнца, я поднялась бы на какую-то прекрасную высоту, стала бы гордой, сильной и смелой! Если бы он любил!?!!!

13 [декабря 1906 г

.]