Алька. 89

А они друзья с детства, из одной деревни, вместе в Москву приехали, всю жизнь на одном заводе протрубили. Всё вместе, даже женились в один год, но, правда, на разных всё ж таки бабах. А уж керосинили-то с младых ногтей вместе, и Витёк понял, что сердце-то у него тоже нездорово, чует, болит. И с каждым днём всё хуже припирает, куда деваться, пошёл к врачам. Ну в районной-то ничего не нашли, это понятно, что они там понимают, коновалы. Витька с боем выдрал у собак районных направление в кардиологический центр Мясникова. И там не лучше, профессоры-хуессоры не хотят лечить рабочего человека, подержали полторы недели, даже в жопу трубу вставили, ноги все перещупали, а сердце вылечить не могут. Твари. Говорят, здоров как бык, а боли от самовнушения. Мало того, в дурку даже положили, восьмую больницу им. Соловьёва на целый месяц. С самим Высоцким, правда, на этаже лежал, мозги ему всё вправляли, а сердце, сердце-то так и не вылечили.

Так Витёк наш и маялся, маманя моя сказала, так сам себя уговорит и умрёт при полном здоровье. Да уж, наверно, умер.

Бугор наш, Анатолий Сергеевич Курганов, был мужик видный. Бывают такие мужики, весь как только что отштампованный юбилейный рубль. Всегда свеж, подтянут, несмотря на небольшое пузцо, крепок, целеустремлён, решителен, толков. Проштрафившемуся мог и в глаз заехать, но никто не обижался, знали – за дело получил, при этом своих работников в обиду не давал, всегда выгораживал перед начальством, если, конечно, штрафник совсем не оборзел. Мог и на замдиректора наехать, начальство знало – норовист, зато не подведёт, план даст всегда и бригаду держит в дисциплине, насколько возможно. Я уже пердак здоровый был, восемнадцать как-никак, он мне в последних числах месяца говорит в конце рабочего дня: «А ты куда засобирался?» – «Так мне ж в школу». – «Ну один разок пропустишь не беда, видишь, горим, план надо выполнять». – Другого послал бы, но Кургана никак нельзя, человек. Остался, первый раз отработал двадцать четыре часа кряду. До двенадцати ночи мантулили с обычными перекурами, в полночь сели пообедать. Работала столовая навынос. В цех принесли большие кастрюли с борщом, на второе котлеты с картофельным пюре. Жри от пуза, за всё платит завод. К столу, на котором играли в обед в домино, подтащили рабочий стол – верстак без тисков. Взяли борщ, котлеты, кто захотел. Остальные, и я в том числе, скинулись, метнулись в магазин, взяли охотничьи колбаски, водки, квашеной капусты. На водку скидывались все. Сели, приняли по сто граммов, похлебали борща, бугор стал наливать по второму разу, в этот момент подошёл зам директора по общим вопросам, он всегда находился на заводе во время авральных работ. Организовывал питание, следил за порядком. Бугор, не обращая внимания на зама, продолжал наливать. Стаканы наверняка были не очень чисто вымыты, как я заметил, гигиена никогда не была важной частью сознания наиболее передовой части трудящего класса – пролетариата (рабочего класса) – одного из основных классов современного общества, главной движущей силы революционного процесса перехода от капитализма социализму и коммунизму, к которому принадлежали мы все, сидящие в эту ночь за столами в МСУ завода «Металлист», и по этой причине на стенках стаканов образовывались воздушные пузырьки, как будто туда налили горячую воду. Увидев такую картину, замдиректора расплылся в масляной улыбке и сказал: «Кто ж кипяток наливает в холодные стаканы?» Шутка его никого не заинтересовала, все глядели на Бугра, что скажет? Бугор глянул на остаток водки в бутылке, на замдиректора и спросил: «Никитич, примешь?» Замдиректора ответил: «Не, не, мужики, мне ещё бегать и бегать. Ну давайте, отдыхайте, вам тоже ещё до утра столько наворотить надо». Бугор плеснул остаток себе в стакан, сказал: «За удачу», – и все выпили, не чокаясь, ещё по сотке. Закурили, посидели минут двадцать и продолжили работу.