Алька. Вольные хлеба

Хоронили маму 3 октября, в тот самый день, когда беспалый, сильно пьющий демократ приказал расстрелять из танковых орудий Съезд народных депутатов и Верховный Совет Российской Федерации, по той простой причине, что он не смог с ним договориться о том, чтобы вся власть в стране принадлежала только ему. А как же иначе, он же самый заклятый демократ, его для этого даже в мешке в воду бросили. С моста.

По желанию Катерины хоронили маму по церковному обряду, тело было оставлено на ночь для отпевания в церкви. Центр был перекрыт, и на подъезде к Ваганьковскому кладбищу армейский наряд остановил нашу процессию из легковушки и микроавтобуса. Я подошёл к офицеру.

– Проезд закрыт, вы куда следуете?

– У нас похороны сегодня на Ваганьковском кладбище, маму хороню.

Офицер обошёл обе машины, заглядывая в окна.

– А где тело?

– С вечера в церкви, отпевали.

Офицер, подняв голову, крикнул солдатам, перегородившим проезд:

– Пропускаем, на похороны едут.

Стоя в церкви у гроба, я глядел на маму и не узнавал её. Лицо её изменилось, приобрело какое-то незнакомое мне выражение, казалось, я никогда не видел такого. И вдруг в памяти всплыла история.

Когда в семидесятых её фронтовые подруги стали приезжать в Москву, они частенько останавливались у нас. Как-то сидели допоздна на кухне, выпивали и вспомнили фронтовую историю: в их полку из-за высоких потерь среди мужского состава в строю остались практически одни бабы, и во время боя, когда их орудия вели заградительный огонь по немецким Юнкерсам, направленным для подавления их батареи, моя мать, восемнадцатилетняя девушка весом в сорок два килограмма, перевязав раненого бойца, стала вместо него подносить к орудию шестнадцатикилограммовые снаряды. Их командир в то же время побежал в землянку писать боевое донесение, не дожидаясь окончания налёта. Сидели за столом и хохотали, вспоминая, что он поступал так, в каждом сражении, а боевую награду получил, когда его завалило в землянке – снаряд угодил рядом, и ему бревном пробило голову.

А потом посуровели – вспомнили, как один раз на фронте в обороне в октябре, после первых заморозков, ожидая наступление немцев, весь их полк загнали в окопы, где стояла вода по грудь, и восемьдесят процентов состава после этого умерли от воспаления лёгких. Тогда-то я увидел то самое выражение её лица. Лицо моей матери, которая в семнадцать лет, после окончания медицинского техникума, добровольцем ушла на фронт, прошедшей всю войну, оставшейся после войны с двумя малышами на руках, вырастившей их без всякой помощи.

Это было лицо солдата, твердокаменное спокойное лицо солдата, ожидавшего нападения и готового к отпору. Она была человеком с непростой судьбой, и судьба эта мало дарила ей подарков, но был в характере её стержень, который позволил ей всё преодолеть, вырастить детей. Как я жалею, что мало дал ей тепла в её последние годы. Она жила в отдельной квартире в достатке, но в день своей скоропостижной кончины была одна.

Прости меня, Мама.

Поминки сестра решила провести у себя дома.

***

Половину октября работы толком не было. Натан Ротшильд сказал: «Покупай, когда гремят пушки, и продавай, когда гремят фанфары». Наверно, так, но у кого и кому? Все только обсуждали произошедшее.

Где-то с середины месяца всё стало восстанавливаться. В последних числах октября мы отмечали что-то у себя на фирме, сидели, выпивали. Зашёл Сашка Тележников, присоединился к нам. Прозвенел звонок, меня подозвали к телефону.

– Алик, это Оля Павлушкина.

– Оля, привет. Что нового, как Генка?

Я слышал только потрескивание в телефонной трубке, потом Оля заплакала.

– Оль, что случилось?

– Алик, Гена умер.

Меня как будто огрели чем-то – Генка умер. Жизнерадостный, всегда улыбающийся при встрече, широкоплечий здоровяк Генка. Да, был у него приобретённый в детстве ревматизм, но как-то он его не часто допекал. Ведь он моложе меня. Не очень удачно поначалу вписывался в перестроечный процесс, но в последнее время нашёл какую-то интересную тему, и вроде бы у него всё начало налаживаться. Я старался помочь ему, давали товар на реализацию, никогда не поторапливали с оплатой. Что с ним могло произойти?

– Как, что с ним случилось?

– Пьяный пришёл, мы с ним поругались, он ушёл. Я не знала куда, а он в гараж пошёл. Я утром зашла в гараж, а он там, в машине, холодный уже.

Оля разрыдалась, я слушал, сидел пришибленный.

– Оля, что нужно сделать, чем помочь?

Оля опять расплакалась, что-то говорила. Я понимал, что она в растерянности. Внезапная смерть мужа, двое маленьких детей, что делать, как жить дальше? В то же время в морге лежит труп мужа, человека, которого она любила. Были ссоры, но у кого их не бывает? А надо что-то делать конкретно, где-то хоронить, встретить родственников мужа, готовить поминки. Как успеть, когда голова идёт кругом?

– Оль, буду завтра утром, часам к девяти, нормально? Или надо пораньше?

– Нормально, спасибо.

– Ладно, держись. Всё, до завтра.