Алхимик

Круглые хаси джаи сгрудились в бесплодной чаше, словно небольшая толпа беглецов в конических шляпах, плотно сдвинувших головы, их глинобитные робы украшали белые геометрические джайские узоры. Вокруг раскинулись комковатые глиняные поля, возделанные и спокойные; по ним гулял ветер, вздымая в воздух пыльных дьяволов и заставляя их плясать по бледной равнине. На горизонте возвышались кости старого города, причудливые джунгли из стали и бетона, молчаливые, покинутые много поколений назад, – больше, чем помнили джаи.

Рафель размотал шарф и снова глубоко вдохнул, впитывая запахи дома, позволяя ностальгии заполнить легкие. Смесь пыли, и горящего навоза, и шалфея с далеких холмов. Где-то в деревне жарили мясо. Койота или кролика, скорее всего оглушенного акустикой и освежеванного, прежде чем очнется, а теперь сочащегося жиром над открытыми углями. Рафель сделал еще один вдох и облизал губы, которые уже потрескались от сухости. Кожа, привыкшая к сочной влажности Кели, туго натянулась на лице, словно он надел тесную маску, которая вот-вот свалится.

Рафель тоскливо посмотрел вслед удалявшемуся толстому колесу, детской игрушке, медленно тащившейся к далекой пыльной линии, где голубое небо наконец встречалось с желтой глиной. Вздохнул, поднял на плечо сумку и зашагал к деревне.

Раскиданные по краю деревни хаси быстро приблизились, превратившись в плотную массу толстых стен и тесных переулков. Улицы непредсказуемо извивались, заманивая захватчиков в тупики и смертоносные ловушки. Над головой висели акустические кувшины с открытыми носиками, готовые завопить в любую секунду.

Рафель брел сквозь защитные укрепления джаи путем детских воспоминаний. Узнал хаси Биа’ Гиомо и вспомнил, как та платила сахарными камнями за воду, которую он приносил ей из колодца. Узнал толстую синюю дверь во двор Эвии и вспомнил, как они, с трудом подавляя смех, прятались под кроватью ее родителей, а те стонали и скрипели над их головами. Мать написала ему, что Биа’ Гиомо скончалась, а Эвия стала Биа’ Дозеро и теперь жила в Деревне Чистого Источника.

Свернув за очередной угол, Рафель увидел Старого Мартиза, который сидел на корточках перед своим хаси. Красные бобы варились на навозном очаге, медленно превращаясь в кашицу. Улыбнувшись, Рафель захотел поприветствовать старика, но Мартиз, завидев его, схватил горшок с бобами и попятился, отчаянно пытаясь соблюсти кваран.

Рафель поспешно натянул шарф на лицо и виновато склонил голову. Мартиз немного смягчился, поставил горшок на землю и сложил ладони. Рафель повторил древний жест. Он мог бы рассказать Мартизу, как возник этот жест кваран и как распространился во время Очищения, но вряд ли это интересовало старика. Для джаи это было традицией. Все прочее не имело значения. Джаи следовали старыми путями. В Кели люди пожимали друг другу руки и почти не соблюдали кваран. Торговля быстро разрушила сложившиеся в прошлом обряды выживания. Но джаи все еще помнили.

Рафель обошел Мартиза, сохраняя предписанную дистанцию в два метра солнечного света, и углубился в деревню. Переулок стал узкой тропинкой, зажатой между стенами. Свернув вбок, Рафель пробрался через «гнездо смерти», которое стиснуло его грудную клетку и лопатки. Остановился на дальнем конце «гнезда», тщетно пытаясь стряхнуть глиняную пыль, приставшую к белому одеянию.

Раздался детский смех. Мальчишки-джаи в ярко-алых халатах, резко контрастировавших с бледно-желтой глиной хаси, неслись по переулку к Рафелю. Резко остановились, таращась на белые одеяния и отметки мудрости пашо, потом сжали коричневые руки и склонили головы в осторожном приветствии. Мгновение спустя помчались дальше, вернувшись к своей гонке, проскользнув сквозь «гнездо смерти», словно ловкие пустынные ящерицы.

Рафель смотрел им вслед, вспоминая, как сам когда-то бегал по этому переулку, преследуя друзей, представляя себя крюковоином, воображая, будто воюет с кели. Казалось, это было давным-давно. Хлопающие красные халаты мальчишек исчезли за «гнездом смерти», и Рафель остался один.

Он прокашлялся и несколько раз сглотнул, пытаясь облегчить сухость в горле. Снова сделал глубокий вдох, жадно впитывая родной запах. Шарф потрескивал в стерильном воздухе.