Алладин: книга-игра

–    Абу! Абу! – кричали тогда восторженные зрители, глядя на то, как обезьянка выделывает номера почище акробата.

А затем Абу, повесив себе на хвост ведерко, обежал зрителей и все, не скупясь, сыпали в это ведерко монеты для артистов.

Людям, собравшимся на базаре, было весело. Они хоть на какое-то время забыли о своих горестях и несчастьях, и никто из них не заметил, как расталкивая толпу, к импровизированной арене двигались стражники.

Абу как раз остановился напротив Алладина и заглянул ему в глаза. А мальчик развел руками, показывая, что у него ничего нет.

В этот момент стражники, вооруженные кривыми мечами, вышли на арену, и их предводитель грозно обратился к артистам:

–    Вы не заплатили дань за право выступать на базарной площади. За это мы забираем все ваше имущество, а самих отправляем в темницу.

По толпе прошел гул недовольства, но все побоялись открыто выступить против стражников.

–    Мы сейчас же уйдем, милейший, – сказал грозному предводителю стражников старый канатоходец, – мы не знали, что должны кому-то платить за то, что над нами светит солнце, что под нами лежит земля.

–    Не умничай! – прикрикнул стражник и схватил старика за шиворот.

–    Чей это приказ? – выкрикнули из толпы.

–    Это приказ султана, – не оборачиваясь, отвечал начальник стражи, не выпуская старика из своих рук.

–    Не может такого быть, – кричали люди, – наш султан справедливый и никогда не допустит, чтобы его стражники обижали артиста!

–    Молчать! – заревел начальник стражи.

И тут кто-то узнал его.

–    Да это не стражники султана, это стражники Джафара!

Страшное имя, пролетевшее над толпой, заставило всех притихнуть.

–    Джафар – это правая рука султана, – произнес стражник, и артисты были схвачены.

Обезьянка Абу жалобно запищал, прижавшись к ногам Алладина.

Тот подхватил ее на руки и спрятал у себя за пазухой.

–    Держите, держите его! – закричал начальник стражи. – Он украл обезьяну, он украл деньги!

Алладин отступил на шаг и бросился бежать.

Его так и не догнали. И вот с тех пор уже третий год Алладин повсюду странствовал вместе с обезьянкой Абу. Он уже стал красивым юношей, но все равно любил подурачиться. Жил он где придется, пока, наконец, не остановил свой выбор на плоской крыше – а в Багдаде все крыши домов плоские – одного высокого дома, в котором никто не жил.

Он устроил себе навес из старых циновок, ложе из мешков, набитых соломой, и был вполне счастлив. Ведь отсюда, с его крыши, открывался великолепный вид на Багдад.

Громадный, сверкающий изразцами и полированным мрамором и нефритом дворец султана был виден отсюда как на ладони. Казалось, протяни руку, и ты коснешься золоченых куполов, стройных башен, ажурной каменной резьбы.

–    Такого даже султан никогда не увидит из своего окна, – любил похваляться Алладин. – Султан и его придворные видят из своих окон мое жалкое жилище, а я вижу великолепный дворец.

Рядом со своей постелью юноша устроил маленькую кроватку для своего верного друга, обезьянки Абу. Для него он не пожалел куска бархата, подобранного возле прилавка торговца материей, и даже собственноручно сшил ему маленькую подушку, оторочив ее золотой тесьмой.

Алладин не боялся, что его могут обокрасть. Брать в его жилище было нечего, да и кому вздумается пробираться сквозь заброшенный дом на плоскую раскаленную солнцем крышу.

Алладин был счастлив и вполне доволен жизнью. Единственной проблемой для него было – где раздобыть еду.

–    Можно умереть от голода в пустыне, – любил говаривать Алладин, сидя с Абу на краю крыши и глядя на богатые прилавки, теснившиеся внизу, – но в городе, где полно еды, мы никогда не умрем с голода.

Абу, словно понимая, о чем говорит ее хозяин, кивал головой.

–    Да ты, наверное, и говорить умеешь? – спрашивал Алладин.

Абу вновь кивал и жадно сглатывал.

–    Ладно, Абу, я понимаю, что тебе хочется есть, я сам не прочь подкрепиться. Но нельзя спешить, на базаре должно собраться побольше народа, и тогда мы сможем позаимствовать что-нибудь с прилавков.

Глаза обезьянки вспыхивали живым огнем.

–    Ну что ж, Абу, пошли.

И Алладин с обезьянкой на плече не спеша спустился вниз. Его основным правилом было: когда за тобой не гонятся, бежать не следует, ходи степенно и важно.

–    Куда же мы с тобой направимся, Абу?

Абу указал своей лапой на круглую печь лавашника, в которую тот только что загрузил сырой хлеб.

–    Но нам придется подождать, Абу, пока хлеб спечется.

Тот кивнул.

–    Ну что ж, тогда мы должны с тобой разделиться. Сделаем все, как делали вчера, – Алладин спустил Абу на землю, а сам устроился под чахлым деревом напротив печи.

Лавашник ловко прилепил круглые лепешки к стенкам печи и посмотрел на Алладина. Вид рваных штанов и заплатанной рубашки конечно же не воодушевил торговца. Но юноша так приветливо улыбнулся ему, что сердце хлебопека смягчилось.

Абу в это время, незамеченная никем, вскарабкался на дерево и устроился в листве. Теперь оставалось только ждать, когда испечется хлеб.

Алладин напустил на себя беззаботный вид, ничем не показывая, что страшно голоден.

–    Когда испечется твой лаваш? – спросил он.