АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино

Думаю, по существу, все войны одинаковы. Не раз я задумывался над тем, что делает войну с Ливаном нашим Вьетнамом? Чем она отличается от любой другой войны? Думаю, в шестидневной войне соблюдались, так сказать, правила — одна армия с одной стороны, другая — с другой. У каждой своя форма, есть кусок земли, за который идет сражение. Я не хочу сказать, что это менее жуткая ситуация, но она, по крайней мере, понятна, есть какая-то возможность сориентироваться. В войне с Ливаном этих правил просто не было. Война шла внутри жилых районов. Враг носил джинсы, отличить солдата от гражданского было невозможно. Сообщалось, что общее направление — на север, но очень скоро это разворачивалось на все 360 градусов. Для солдата было потрясением, что всё выходило из-под контроля, превращалась в хаос. Говорить о морали в войне просто смешно. Война навязывает тебе ситуацию, когда, если ты решаешь оставаться нравственным, то, скорее всего, умрешь. В войне тобой руководит прежде всего инстинкт выживания, а быть нравственным значит идти против своего инстинкта. В этом отношении все войны одинаковы. После того, как я побывал на войне, я всячески стараюсь этой темы больше не касаться. Стараюсь как-то забыть об этом. Можно забыть о чём-то, исказить воспоминания, можно объяснить себе, убедить себя, что выбора не было, но ваши глубинные болезненные эмоциональные воспоминания останутся в душе, потому что невозможно побывать в аду и не впитать его. Не существует войны без фундаментального понятия «убивать». Этот тот исходный материал, из которого делается война. Звучит как парадокс: войне нужна смерть, чтобы она сама не умерла. Но солдат — в принципе — обычный человек, который знает разницу между добром и злом. Он знает норму, а нормальный человек не убивает. Война же придумывает формулу, которая заставляет тебя убивать. Эта формула проста и примитивна. Берешь солдата, помещаешь в ситуацию угрозы его жизни, и он будет убивать. Память всегда будет преследовать вас, она становится общенациональной и рождает болезненное общество.

— А не было ли вам страшно иронизировать над такими серьезными проблемами?