Читаем АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино полностью

— В вашем фильме русские, возможно, предстают идеалистами и не похожи на современных русских людей… Сформулирую иначе: Россия, которая показана в вашем фильме, похожа на то, что вы видите в России сегодня?

— Ну, как мне говорить о русских… Понимаете, даже в Голландии, в маленькой Голландии, уроженцы разных областей между собой не похожи: есть люди из Фризии, есть зеландцы, есть амстердамцы. В Нижней Голландии живут католики, в других областях — протестанты, Амстердам — вообще космополитичный город, вроде Москвы. А о России вообще трудно говорить обобщенно — огромная страна, самая большая в мире. И мне нравится, что она такая разнородная. Я соглашусь с тем, что в Москве, конечно, атмосфера изменилась, но когда едешь в Петербург, или в деревню, все то же самое, тебя угощают. Мне очень нравится ездить по железной дороге: садишься в поезд в компании русских, незнакомых русских, и ты сможешь наесться, и выпить, и будут петь русские песни, и через час все уже будут, как одна большая семья, это мне очень нравится такое радушие. И в фильме «Девушка и смерть» это хорошо показано: русские люди всегда говорят о том, что надо вернуться на родину. Чувство родины… У немцев есть хорошее слово sehnsucht (тоска, страстное желание). И когда в моем фильме звучит русский язык — это люди говорят о тоске по родине. Немецкий язык в фильме выполняет более прагматичную роль. По-немецки говорят о делах. А французский — язык любви. У Пушкина есть похожие рассуждения. На французском говорят о любви, на русском выражают переживания, говорят о чувствах своей юности и говорят о возвращении домой… Это составная часть фильма. Это совершенно европейский фильм. Запад и Восток сходятся вместе в этом маленьком отеле где-то в Германии.

— А когда вы приезжаете в Петербург, вам никогда не кажется, что вы в Голландии? Всё-таки та же планировка… каналы…

— Нет-нет, я знаю историю Петербурга, но такого ощущения у меня не бывает. Петербург — очень большой город. Амстердам — маленький, совсем как кукольный домик. У меня, кстати, есть своя личная классификация городов. Рим — это мать. Париж — шлюха. Лиссабон — старая дама. А Санкт-Петербург — сестра. Меня спросили: «А Москва?» Москва — старший брат. В Петербурге мне больше всего нравится свет. Я воображаю себе: когда приезжаешь в сентябре или октябре, весь город рано погружается во мрак, это невероятно. Это очень сильно давит. Начинаешь понимать творчество петербургских писателей и композиторов: Чайковского, например. Они старались сбежать от темноты, что-то такое создать…

— А Утрехт?

— Утрехт — мой родной город, это мое… Я бы хотел жить в поезде, уезжать куда захочется, но всегда возвращаться. Уезжать и возвращаться.

— Ваш фильм интересно смотреть, так как в нем есть необычная трактовка времени. Собственно, так во всех ваших фильмах. Скажем, в «Стрелочнике» время, по-моему, замерло. А в последнем фильме тоже интересный подход ко времени.

— Да, я считаю, что время — базовая отправная точка для кинематографа. Всякий фильм — это игра со временем, беспрерывная. Никакое другое искусство не может играть со временем так, как это делает кинематограф.

— А в каком времени происходит действие «Девушки и смерти»? Как это установить? По-моему, никаких четких отсылок в фильме нет.

— Ну да, это тоже игра со временем. Когда не привязываешь фильм к определенному историческому периоду, он становится более абстрактным, историей вне времени. Взять хоть американский вестерн: все знают, что формально действие вестернов происходит в XIX веке, но на деле это совершенно неважно, вестерн — просто идеальная форма для фильма об определенных событиях: герой, злодей, борьба между ними. Мне хочется делать кино о самом главном: о любви (отсчитывает на пальцах), о мести, о ненависти, обо всех вещах (показывает жестом), которые… И о вожделении тоже. О том, что для меня самое важное. Мне нужно нечто вне времени, нечто универсальное, чтобы всё происходило в одном месте, на одной площадке. Нужно, чтобы история была более отвлеченной. Не какой-то историей о конкретных мужчине и женщине. А историей о чувствах Мужчины и Женщины, о том, что происходит между ними.

— В какой мере ваш фильм — о русских, и в какой — о вас самом? Какова пропорция?

Перейти на страницу:

Все книги серии Звезда лекций

Литература – реальность – литература
Литература – реальность – литература

В этой книге Д.С. Лихачев совершает «филологические прогулки» по известным произведениям литературы, останавливаясь на отдельных деталях, образах, мотивах. В чем сходство императора Николая I с гоголевским Маниловым? Почему Достоевский в романах и повестях всегда так точно указывал петербургские адреса своих героев и так четко определял «историю времени»? Как проявляются традиции древнерусской литературы в романе-эпопее Толстого «Война и мир»? Каковы переклички «Поэмы без героя» Ахматовой со строками Блока и Гоголя? В каком стихотворении Блок использовал принцип симметрии, чтобы усилить тему жизни и смерти? И подобных интригующих вопросов в книге рассматривается немало, оттого после ее прочтения так хочется лично продолжить исследования автора.

Дмитрий Сергеевич Лихачев

Языкознание, иностранные языки / Языкознание / Образование и наука
Тайная история комиксов. Герои. Авторы. Скандалы
Тайная история комиксов. Герои. Авторы. Скандалы

Эта книга не даст ответа на вопросы вроде «Сколько весит Зеленый Фонарь?», «Опасно ли целоваться с Суперменом?» и «Из чего сделана подкладка шлема Магнето?». Она не является ПОЛНОЙ И ОКОНЧАТЕЛЬНОЙ ИСТОРИЕЙ АМЕРИКАНСКИХ КОМИКСОВ, КОТОРУЮ МОЖНО ПРОЧИТАТЬ ВМЕСТО ВСЕХ ЭТИХ КОМИКСОВ И ПОРАЖАТЬ СВОИМИ ПОЗНАНИЯМИ ОКРУЖАЮЩИХ.В старых комиксах о Супермене читателям частенько показывали его Крепость Уединения, в которой хранилось множество курьезных вещей, которые непременно были снабжены табличкой с подписью, объяснявшей, что же это, собственно, за вещь. Книжка «Тайная история комиксов» – это сборник таких табличек. Ты волен их прочитать, а уж как пользоваться всеми эти диковинками и чудесами – решать тебе.

Алексей В. Волков , Алексей Владимирович Волков , Кирилл Сергеевич Кутузов

Развлечения / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
Сериал как искусство. Лекции-путеводитель
Сериал как искусство. Лекции-путеводитель

Просмотр сериалов – на первый взгляд несерьезное времяпрепровождение, ставшее, по сути, частью жизни современного человека.«Высокое» и «низкое» в искусстве всегда соседствуют друг с другом. Так и современный сериал – ему предшествует великое авторское кино, несущее в себе традиции классической живописи, литературы, театра и музыки. «Твин Пикс» и «Игра престолов», «Во все тяжкие» и «Карточный домик», «Клан Сопрано» и «Лиллехаммер» – по мнению профессора Евгения Жаринова, эти и многие другие работы действительно стоят того, что потратить на них свой досуг. Об истоках современного сериала и многом другом читайте в книге, написанной легендарным преподавателем на основе собственного курса лекций!Евгений Викторович Жаринов – доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного лингвистического университета, профессор Гуманитарного института телевидения и радиовещания им. М.А. Литовчина, ведущий передачи «Лабиринты» на радиостанции «Орфей», лауреат двух премий «Золотой микрофон».

Евгений Викторович Жаринов

Искусствоведение / Культурология / Прочая научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» — сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора — вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии
Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Эта книга расскажет о том, как в христианской иконографии священное переплеталось с комичным, монструозным и непристойным. Многое из того, что сегодня кажется возмутительным святотатством, в Средневековье, эпоху почти всеобщей религиозности, было вполне в порядке вещей.Речь пойдёт об обезьянах на полях древних текстов, непристойных фигурах на стенах церквей и о святых в монструозном обличье. Откуда взялись эти образы, и как они связаны с последующим развитием мирового искусства?Первый на русском языке научно-популярный текст, охватывающий столько сюжетов средневековой иконографии, выходит по инициативе «Страдающего Средневековья» – сообщества любителей истории, объединившего почти полмиллиона подписчиков. Более 600 иллюстраций, уникальный текст и немного юмора – вот так и следует говорить об искусстве.

Дильшат Харман , Михаил Романович Майзульс , Сергей Зотов , Сергей Олегович Зотов

Искусствоведение / Научно-популярная литература / Образование и наука
Шок новизны
Шок новизны

Легендарная книга знаменитого искусствоведа и арт-критика Роберта Хьюза «Шок новизны» увидела свет в 1980 году. Каждая из восьми ее глав соответствовала серии одноименного документального фильма, подготовленного Робертом Хьюзом в сотрудничестве с телеканалом Би-би-си и с большим успехом представленного телезрителям в том же 1980 году.В книге Хьюза искусство, начиная с авангардных течений конца XIX века, предстает в тесной взаимосвязи с окружающей действительностью, укоренено в историю. Автор демонстрирует, насколько значимым опыт эпохи оказывается для искусства эпохи модернизма и как для многих ключевых направлений искусства XX века поиск выразительных средств в попытке описать этот опыт оказывается главной созидающей и движущей силой. Изобретательность, с которой Роберт Хьюз умеет транслировать это читателю с помощью умело подобранного примера, хорошо продуманной фразы – сердце успеха этой книги.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Роберт Хьюз

Искусствоведение / Прочее / Культура и искусство