Аллея кошмаров

– А на каком основании меня собирались арестовывать? Ну, если бы кому-то из вас показалось, что я жульничаю?

– Вам бы вменили в вину сговор с целью мошенничества.

– И на какую сумму я вас обжулил бы, мистер Гриндл? На стоимость поездки из Нью-Йорка?

Промышленник недовольно поморщился:

– Вы же понимаете, Карлайл, я не принимал в этом никакого участия. Мистер Андерсон…

– В таком случае передайте мистеру Андерсону, – гневно заявил преподобный Карлайл, – что мне не составило бы труда подать в суд за незаконное задержание. Я никогда в жизни не брал денег за демонстрацию спиритических феноменов. И не собираюсь. Доброй ночи, сэр.

Он сел в машину и сказал водителю:

– На вокзал, пожалуйста. В Нью-Йорк меня везти не надо.

Гриндл, разинув рот, посмотрел ему вслед, а потом ушел на фабрику.

Андерсон – хороший малый. Преданный. Очень преданный. Вот только, черт возьми, не понимает. Не понимает духовной, возвышенной стороны жизни. Что ж, придется сказать ему, чтобы не совал свой нос в спиритические исследования.

Все уже покинули директорский кабинет, а Андерсон остался. Он изо всех сил пытался качнуть массивный стол, чтобы лампочка загорелась.

– Хватит уже, Андерсон, – утомленно сказал босс. – Ступайте домой.

– Я все равно разберусь, как он это сделал. Это жульничество.

– Неужели даже в глубине души вы не можете признать существование некой одической силы, которую нам не дано ни ощутить, ни измерить?

– Все это фокусы, босс. На мошенников у меня глаз наметанный.

– Ступайте домой, кому говорят!

– Как скажете, босс.

– Да, и кстати, – окликнул его Гриндл у самых дверей, – девицу, которую вы наняли, чтобы она ухаживала за Прелестницей, надо уволить. Она отлынивает.

– А в чем дело, босс? – усталым тусклым голосом спросил Андерсон.

– У бедной кошки полным-полно блох.

– Будет сделано, босс. Завтра с утра займусь.

Он быстро прошел по фабричному двору к парковке, отыскал свою машину и раздраженно повернул ключ зажигания. Черт бы побрал этого лжепреподобного. Эк как он споро подмазался к боссу, а тот теперь его выгораживает. Но все-таки как же, черт возьми, этому прощелыге удалось включить свет в стеклянном кубе? Одическая сила… хреновина какая-то.

– Это одическая сила, ваше преподобие?

– Да. Именно она, детка. Ты довольна?

В темноте спальни зазвучал ее теплый, обволакивающий смех.

– Погоди, давай отдохнем.

Чуть позже Стэн сказал:

– Его песенка спета. Не такой уж он и крепкий орешек. Лох, как и все остальные.

– Ты с ним полегче, Стэн.

– А я его не напрягаю. Так, с каждым разом давлю чуть сильнее, подготавливаю его к финалу. Но есть одна проблема…

– Молли?

– Ага, Молли. Она нам такое устроит…

– Ее можно приструнить.

– Можно, только она вымотает мне все нервы. Сил нет. Ох, Лилит, достала она меня. Висит камнем на шее.

– Потерпи немножко. Она нужна для дела.

Они умолкли, открывая друг друга в прикосновениях рук и губ.

– Лилит…

– Что?

– А чего этот тип вообще добивается? Я впариваю ему про прощение, а он как-то слабо реагирует. Видно, что его не пронимает до печенок. Нет, там что-то еще. Значит, так: мы явим ему покойницу. Она объявит, что ему все прощается и что все хорошо. А дальше-то что?

Доктор Лилит Риттер, в тот момент пребывавшая в неэтичном, но очень приятном положении по отношению к одному из своих пациентов, рассмеялась низким, грудным смехом.

– Чего он хочет от своей первой любви? Что он жаждет с ней сделать? Ты и правда не догадываешься? Эх, святая простота. Он жаждет сделать с ней вот это… и это… и…

– Ох, нет-нет. С Молли этот номер не пройдет. Она не станет…

– Еще как станет.

– Лилит, я слишком хорошо ее знаю. Мы уже столько лет вместе, а она налево ни разу не взглянула. Я не смогу уговорить ее переспать с этим лохом.

– Еще как сможешь.

– Как, черт возьми?

Теплые губы коснулись его губ, и он забыл и о Молли, и о сверхсложной афере, мысли о которой мучили его днями и ночами.

– Придет время, я тебе все объясню, – прошептала Лилит, не прерывая поцелуя.

Спиритический фонарь, любезно предоставленный преподобным Карлайлом, не источал света; в самом центре жестяной задвижки тускло багровело одинокое светящееся пятнышко. Медиум, одетый в шлафрок, пижаму черного шелка и шлепанцы, полулежал в кресле у входа в бильярдную. Гриндл, скинув пиджак, сидел напротив, у журнального столика с фонарем. Темные шторы, занавешивавшие дверной проем, легонько колыхались под сквозняком: Карлайл чуть приоткрыл окно, чтобы помещение проветривалось. В образовавшуюся щель никто протиснуться не мог, но для надежности оконную раму намертво закрепили и опечатали, залив воском, к которому Гриндл приложил свой фамильный перстень. Все остальные окна закрыли наглухо и тоже опечатали, хотя они находились на пятнадцать футов выше лужайки перед домом, полого спускавшейся к реке.

Итак, они сидели у входа в темную бильярдную. Медиум запрокинул голову на спинку кресла. Длинный медный проводок соединял левое запястье проповедника с правым запястьем Гриндла, а кожу на запястьях предварительно смочили солевым раствором.

Преподобный Карлайл плотно прижал задник шлепанца к ножке кресла.