Аллея кошмаров

– Видите, первая карта – Отшельник. Старик, опираясь на посох, бредет с фонарем, в котором сияет звезда. Это ваш путь по жизни, поиск недостижимого. Сначала вы жаждали денег, потом – любви, а еще позже – уверенности в будущем, для себя и для близких. Но вас преследовали несчастья. Вы терзались внутренними противоречиями, а потому, прежде чем отправиться домой, заглядывали в ближайший бар, чтобы пропустить рюмку-другую. Или пять. Или шесть. Верно?

Толстяк мрачно кивнул.

– Отшельник – карта, символизирующая поиск. Поиск ответов.

– Ты попроще объясни, дружбан, – расстроенно попросил толстяк. – Копы на железной дороге мне все мозги давно отбили.

Стэн закрыл глаза.

– Человек является в мир слепой и беспомощной крохой. Ему понятен только голод и страх – боязнь громких звуков, боязнь падения. Вся его жизнь проходит в бегстве – в бегстве от голода и от ударов судьбы. С момента рождения человек проваливается в воздух Времени и со свистом летит в бездну тьмы…

Толстяк встал и осторожно отошел подальше, с подозрением глядя на предсказателя. Психи вообще легковозбудимые, а у этого в руках жестянка с горячим кофе…

Великий Стэнтон говорил сам с собой. Бормотуха успокоила желудок, который больше не закручивало узлом вокруг хребта, и сняла ноющую боль в спине. Стэн вещал, с пьяной радостью молол всякую чушь, трепал языком, как бог на душу положит. Можно расслабиться и отдохнуть, язык сам знает, как лучше. И мозгам ненапряжно. Незачем думать, что наплести этому насквозь лживому типу, он сам небось в рекламном агентстве служил, прожженный плут. Язык вывезет. Язык, лучший друг мужчины, а иногда и женщины… Черт, о чем это я?

– …Врываемся, как ветер, проносящийся над утренними лугами, и угасаем, как пламя светильника у распахнутого окна. А в промежутке бредем от стола к столу, от бутылки к бутылке, от кровати к кровати. Сосем, жуем, глотаем, лижем, запихиваем в себя жизнь, как ам… ам… амеба, черт бы ее побрал! Кто-то выпускает нас, как лягушонка из спичечного коробка, и мы прыгаем – прыг-скок, прыг-скок, – а этот тип идет за нами, а как ему надоест, давит нас сапогом Всеблагого Провидения, так, что все кишки наружу. Сукин сын!

Мир завертелся, и Стэн раскрыл глаза пошире, чтобы не потерять равновесия. Толстяк его не слушал. Стоя спиной к костру, он швырял камни куда-то в темноту. Потом повернулся и сказал:

– К нашему костру подбирается какая-то шелудивая вшивая псина. Фу, мерзость вонючая! Ненавижу треклятых собак. Приходят, обнюхивают, ластятся, мол, приголубь меня, мистер… Ненавижу! Так и норовят обслюнить. Почешешь такую за ушком, она от счастья прям тает, благодарная сука…

– Друг мой, – заявил Стэнтон Карлайл, – похоже, вас однажды укусила собака. Причем не ваша. У нее была хозяйка…

Толстяк с неожиданно атлетической легкостью подскочил к нему, разминая увесистые кулаки.

– Ну да, собака. Угодливый, раболепный, ластящийся выродок! И конечно же, болван психованный, у него была хозяйка. Этим псом был я сам!

Оба замерли, как в немой сцене. Трепетало только пламя костра, плясало на жухлой траве и на лицах, освещая муку на темном одутловатом лице толстяка и отрешенность на исхудалом лице светловолосого бродяги.

Оба повернулись, услышав шорох и поскуливание на краю овражка. По склону сполз тощий дрожащий пес, осторожно приблизился к костру, поджав хвост и закатывая глаза.

– Поди сюда, дружок, – негромко, ласково подозвал его Стэн.

Пес бросился к нему, повизгивая от радости, но толстяк пнул его ногой под брюхо. Несчастного пса подбросило в воздух. Он заскулил от боли и, растопырив лапы, шлепнулся прямо в костер, с визгом вскочил и умчался в темноту. С подпаленной шерсти сыпались искры.

Стэн взмахнул жестянкой с кофе. Жидкость темной дугой блеснула в свете костра и хлестнула по глазам толстяка. Он отшатнулся, утер лицо рукавом, наклонил голову к левому плечу и танцующим шагом двинулся на Стэна, выставив левый кулак вперед и прикрывая лицо полураскрытой ладонью правой руки.

– Готовься, браток, – сказал он вкрадчивым, интеллигентным тоном. – Тебя ждут три очень неприятных минуты. Именно столько я с тобой поиграю, а потом отправлю баиньки.

Преподобный Карлайл, схватившись за живот, согнулся вдвое и застонал, будто у него внезапно скрутило кишки. Толстяк на миг растерялся, но этого было достаточно.

Стэн стремительно вскочил и что было сил ткнул горящей палкой в грудь противника. Толстяк тяжело повалился на землю, будто мешок песка, и, задыхаясь, широко раскрытым ртом втянул в себя воздух. Стэн с размаху всадил палку в раззявленную пасть, чувствуя, как удар раскрошил толстяку зубы.

Хмель выветрился из головы. Стэн остался в одиночестве под холодным необозримым небом. Наг, как червь. Как лягушонок. Над которым нависла грозная тень сапога. Стэн бросился бежать.

С железной дороги донесся паровозный свисток, и Стэн помчался быстрее. В боку закололо. Боже мой, карты. Я забыл колоду у костра. Еще один след преподобного Карлайла.