Аллея всех храбрецов

Но чувствуя, что перебрал, говорил уже совсем серьёзным голосом:

– Если бы мы работали в НИИ, я бы, не задумываясь, сказал: занимайся этим. А тут говорю: подумай.

И это «подумай» останавливало Мокашова, потому что он слышал его от Вадима на каждом шагу:

«Подумай… Подумай… Когда ты, наконец, будешь думать?»

– Обещаю, – отвечал он, – скоро, обязательно.

И это» подумай» и то, как убегал от разговора Вадим и, главное, неуверенность и полное отсутствие свободного времени – останавливали. Но время шло, и что-то менялось в нём. Уходили одни заботы, и снова и снова отчётливей появлялась мысль: нужно начать, попробовать.

Он и со Славкой советовался.

– Тема? – спрашивал Славка. – Тем полно. Ориентация по краю Земли. Что может быть важнее? Не проверились и не запустился двигатель. Хоть стой, хоть падай. Чаще падаем. По МВ статистику посмотри…

– Народы, – говорил Вася, – на днях видел фильм, снятый в невесомости. Баки прозрачные и видно всё. Разделение, снялись перегрузки и формируется тороидальный пузырь. Перед включением скользит себе по инерции и садится на заборник. Включаем двигатель. И когда тому нужен полноценный топливный глоток, газовый пузырь в заборнике и, конечно, взрыв нерасчётной смеси – общий итог.

– Тест жизненно необходим, – продолжал Славка. – Прямо насущная необходимость в тесте. Поболтаться на орбите, провериться и лишь после этого стартовать к планете. Но болтаться не позволяют гироскопы: уходы велики. Положение – безвыходное и безвходное. И есть твой выход – ориентация по краю Земли. А альтернативы нет. Не получается по звезде. При разделении клочья летят. Любая пылинка играет роль ложной звезды. С ионкой – тоже головная боль. Так что продолжай своё, тягомотник.

– А в чём научная суть?

– Исследуй, что хочешь. Возьми, например, планету в форме чемодана.

– Но мне изюминка нужна такая, чтобы все ахнули.

– Изюминка – чушь. Не спорю, есть булки с изюмом, но основное в них – хлеб.

И Вася советовал:

– Займитесь импульсным двигателем. Представьте? Плазменный двигатель с дугой в атмосфере пропана. Совсем иная механика. Импульсное управление.

– Непременно импульсное?

– А двигатель – такой. С накопление энергии для импульса.

С Васей он не церемонился. Тот и сам по телефону звонит: «Это Осипов из дурдома напротив».

– Выходит, Вася, механика для двигателя?

– Теория – писк, и благородная задача – превратить траекторию из пролётной в попадающую.

Теперь все они стояли за спиной и с любопытством переглядывались: Вася, Вадим, БВ, Протопопов.

На днях он получил письмо от Протопопова.

«…Напоминаю историю вопроса, – писал ему он. – Всё началось около четырехсот лет назад. Четыреста лет назад по дороге на обед бретёр с железным носом и одновременно выдающийся астроном Тихо Браге увидел вспыхнувшую звезду. Она была видна даже днём невооружённому глазу. По яркости блеск её можно было сравнить с Венерой. В созвездии Кассиопея зажглась сверхновая, ставшая водоразделом астрономии. С неё всё и началось…

…Левкович у нас начинал скромно, в рамках тематики лаборатории. Он занимался эффектом ударных волн. Взрывы скоплений звёзд порождают в межзвёздном газе ударную волну. Частицы газа мечутся между фронтами волн и вырываясь из них потоками космических лучей. В пятидесятые годы великий художник теоретической физики Энрико Ферми предложил механизм их разгона в полях окологалактических облаков.

Попыток разгона частиц в этих облаках сегодня сделана масса. И Левкович ввязался в этот марафон. Но это всё – предыстория. История в вашей голове. Она обязана стать историей наших дней. Дерзайте. Умоляю. А мы на подхвате…»

Письмо это пришло не вовремя. Не до него. Он даже пожалел, что разоткровенничался тогда в Москве и на письмо не ответил. Оно осталось слабым напоминанием с ярким зрительным образом необыкновенных газовых пузырей Ферми в виде крыльев бабочки по сторонам Галактики.

Ему вспомнились картины конгресса, гиганты науки, похожие на жрецов. Сознание исключительности позволяло держаться им с снисходительной непринуждённостью, как будто были они настоящими современными богачами, богатство которых невозможно истратить или отнять, и они могли им делиться по желанию.

Открыв толстую, пустую пока тетрадь, он как бы сделал к ним первый шаг. И этот шаг, возможно, пока ничего не значащий, был связан с массой сомнений и колебаний. Он думал, все встанут, выстроятся у него за спиной, переглянутся, пожмут плечами. Ещё он подумал, что даже средние мысли становятся важными, когда их пытаешься примерять на себя. Они теряют свою абстрактность. И не становятся неверными общие фразы. Их только нелепо повторять.

Он ещё долго сидел, вглядываясь то в освещённый круг на столе, то в темноту за окнами, думал, колебался, и совсем не представлял времени, пока не заметил, что уже глубокая ночь и сильно стучат часы.

У автобусной остановки, вблизи винного магазинчика, откуда начиналась дорога в дачный посёлок через лес, застыла вечная осень. Сотни развёрнутых и скрученных розовых и жёлтых автобусных билетиков устилали землю, словно опавшие листья.