Аллея всех храбрецов

Он шёл уже переулками, между стен из заборов, и думал только о том, как бы выйти хоть куда. Наконец, улочка стала шире, появились отдельные фонари, и он остановился на площади перед трёхэтажным кирпичным зданием, у крыльца которого курило несколько человек.

– Ещё один, – сказал старичок, в пиджаке и кепке. – Опоздал.

– Да, опоздал, браток, – сказал молодой парень в синих тренировочных брюках и кедах. – Уже закрыли.

Мокашов не понимал, о чём они, стоял и делал вид, что понимает, ждал момента, когда уже можно будет спросить. Куда его всё-таки занесло?

Здесь, рядом с фонарём, ночь выглядела тёмной, и он подумал с тоской: надо же, чёрт дёрнул. Попёрся ночью и, бог знает, куда привели его хмель и крепкие ноги. Подумал он об Инге, но тут же и мысли прогнал. Ему захотелось действий. Необходимо завершить этот нелепый день.

– А что, мужики, – спросил он, – так и будем стоять?

– До пяти придется, – загадочно ответил другой молодой, тоже в тренировочном костюме. – В пять откроют.

– Можно и к Степанычу, – угрюмо заметил его приятель. – Денег вот только нет.

– Деньги найдутся, – обрадовался Мокашов. – Пошли.

Они шли улицами и тропками, срезая какие-то углы. Потом ребята, взяв деньги, пошли к освещённому фонарём ларьку, кричали:

– Степаныч, а Степаныч.

Вышли довольные, с двумя бутылками и пачками сигарет, и пока шли обратно, небо на востоке сделалось зелёным, туман осел и стало видно вокруг.

Они сели на лавочку перед тем же кирпичным зданием, и один из парней – Константин пошёл куда-то за стаканами. Вернулся он с черным хлебом, двумя помидорами, зелёным, ворсистым, видно с грядки, огурцом.

– Прошу стаканы, – рассказывал Константин, – а старик кричит: «эй, бабка, дай людям закусить». Жалко, соли не взял.

Они разлили по полстакана. Причём себе Мокашов не долил, объясняя, что выпил прежде: пейте, пейте.

Ребята налили ещё, чокнулись.

– За твоё здоровье, друг.

И стали рассказывать о своей части, о сержанте – сволоче, но их уважающем.

– Скажи, что ты – мой братан, – говорил один из них и клал руку на плечо Мокашову. И Мокашов пил с ними, слушал и соглашался: да, мол, всё – правильно.

– Пошли, друг, с нами, – говорили они, когда в пять часов отворились двери.

«Общежитие текстильной фабрики» было на вывеске над дверьми. Они поднялись по лестнице и шли какими-то пахнущими ободранными коридорами, затем сели у окна на скамью. Мимо них пробегали женщины в халатах. Иные что-то бурчали под нос.

– Пойду, разведаю, – сказал Константин и скрылся за дверью.

– Подождём, – кивнул его приятель и, откинув голову к стене, мгновенно заснул.

«Зачем я тут?» – подумал Мокашов.

Но вернулся Константин.

– Пока нельзя, – объяснил он рассудительно, как делал всё. – Сейчас вот уйдут на смену.

Они закурили, и какая-то женщина сказала:

– Чего это раскурились? Не дома.

– Ничего, бабушка, ничего, – сказал Константинов приятель. Проснулся он так же внезапно, как и заснул.

Затем они очутились в большой пустоватой комнате, у чьей-то кровати, и Константинов приятель, кивая на Мокашова, говорил:

– Братан, вот приехал. Поглядеть на невесту. «Невеста» смущалась, закрывала лицо простыней, говорила:

– Что же вы не предупредили?

– Выйдите, – сказала лежавшая в самом углу женщина, до этого казавшаяся спящей. – Выйдите, одеться надо.

– А мы отвернёмся, – сказал Константин. – И подглядывать не будем, всего-то может раз и обернёмся.

Они ещё покурили в коридоре, и Мокашов было хотел распрощаться, но тут появилась «невеста» с подругой и повели их в красный уголок, где был диван, телевизор на тумбочке. Они сидели за столом, а Константинов приятель рассказывал:

– Подумал я: это серьёзно. Надо, думаю, братана вызывать. А как, маманя? – обращался он к Мокашову.

– Ничего, – односложно отвечал тот. Ему всё уже надоело. Бессонная ночь и выпитое отупили сознание, и голоса с трудом пробивались сквозь вязкую пелену.

Затем Константин с приятелем вышли, и Мокашов остался наедине с «невестой». Сказать было нечего, но молчать она считала неприличным, а потому непрерывно повторяла:

– Что же вы не предупредили?

Тогда он встал, сказал:

– Не верьте вы им, всё они вам врут, – и вышел.

Куда идти он не знал. Из-за двери раздались странные звуки. Он отворил дверь. «Невеста» плакала. Он растерялся. Она сказала:

– Зачем вы шутите? Если бы вы знали, как тут одиноко и скучно. Если бы вы знали, – её лицо сморщилось, и стало совсем немолодым, но она пересилила себя, заулыбалась. – Уехать хочется. Нету сил.

А он подумал, как всё это сосуществует рядом. И в тоже время так далеко, как на другом конце земли: солдаты, обманывавшие в увольнении ткачих, и они сами, возможно, даже желавшие быть обманутыми. И это тоже жизнь, а чем она лучше той, что у него?

У выхода он столкнулся с приятелями, успевшими, видно, выпить ещё.

– Вторую бутылку кто-то упёр.

– Я говорил тебе: прячь, – отвечал Константин.

– Следил, значит, гад, – глотал окончания слов Константинов приятель.

– Пока, – сказал Мокашов. – Я пошёл.

– Куда? – вцепился в его рукав Константинов приятель. Но Константин оказался на высоте.