Аллилуйя (ЛП)

Он тут же ощутил, как движения Гермионы стали быстрее, хаотичнее, а потом она гортанно вскрикнула и задрожала, по-прежнему не останавливаясь. И Люциус, чувствуя, как сокращаются мышцы ее влагалища, взорвался и сам. И оргазм этот каким-то непостижимым образом разрушил весь его прежний мир, разрушил все, чем он был до встречи с этой женщиной. Разрушил. Но и восстановил заново. Никогда еще физическое наслаждение не становилось для Люциуса Малфоя таким всепоглощающим. Никогда оно не ослепляло его столь сильно, как это случилось сейчас.

С его губ невольно сорвался стон, который, слившись со стоном Гермионы, прозвучал гимном чему-то самому прекрасному, что может случиться между мужчиной и женщиной. Гимном плотской любви, страсти и самой жизни, воплотившейся сейчас в союзе двух тел.

Скоро они оба замерли и могли лишь молча сидеть, по-прежнему крепко прижавшись друг к другу, и смутно осознавать, что каждый из них вышел из этого соития уже иным.

Прошло несколько минут, когда Гермиона осторожно, едва касаясь, обхватила его лицо ладонями и, наклонившись, поцеловала в губы. А когда оторвалась и начала покрывать легкими и ласковыми поцелуями, Люциус облегченно выдохнул и сам губами нашел ее рот.

Этот поцелуй был мягок и почти спокоен: поцелуй-благодарность, поцелуй-прощение, поцелуй-узнавание… Они будто примерялись друг к другу, забыв сделать это раньше. Неспешно изучали один другого, скользя языками в горячие и влажные рты, еще совсем недавно изливавшие лишь ненависть и злобу. Но теперь все оказалось… нет, конечно же, не забыто… но как-то… неважно. Абсолютно неважно. Только он. Только она. Плоть к плоти. Тело к телу. И танцующие, играющие языки.

Потом она наконец отстранилась и, мягко поцеловав его напоследок в уголок рта, прошептала:

— Дай мне освободить тебя, дорогой…

Этого Малфой хотел сейчас меньше всего. Даже несмотря на уже вполне ощутимый дискомфорт в кистях рук, на периодически тянущие судороги в мышцах груди и общее неудобство, было кое-что, чего ему все же хотелось довести до конца.

— Погоди… Погоди, девочка. Я так и не сделал еще кое-что… Разреши мне… попробовать тебя. Я хочу попробовать, какая ты на вкус…

Густо покраснев, Гермиона тем не менее восторженно глянула на него и снова склонилась к его губам с поцелуями, бормоча в перерывах между ними:

— Тогда подожди… Я… скоро приду. Я ненадолго, только ополоснусь.

Наконец оторвавшись от Люциуса, она быстро выскользнула из комнаты, и Малфой вдруг ощутил непонятную тоску, будто уже начал скучать по ней, хотя и прошло всего пару мгновений. Он поймал себя на желании снова ощутить эту женщину рядом, снова почувствовать ее запах, а еще лучше — ощутить в конце концов ее вкус на своих губах.

Гермиона вернулась достаточно скоро. Сбросив у порога шелковый халатик, она осталась совершенно обнаженной, и глаза Люциуса сразу же жадно заскользили по миниатюрной и точеной фигурке.

Загадочно улыбнувшись этому его взгляду, Гермиона медленно коснулась груди и нежно погладила собственные соски. Словно завороженный этим зрелищем, наблюдал Малфой за движениями ее пальцев, отчаянно желая вкусить потемневшие и набухшие от прикосновения ягодки, а когда она скользнула рукой ниже и коснулась клитора, с его губ слетел жадный и разочарованный стон.

«Что творит, а? Мерлин! Что же вытворяет эта маленькая негодяйка? Это я должен быть там! Мой рот должен быть там!»

Будто почувствовав это нетерпение, Гермиона приблизилась и, коснувшись ладошкой его затылка, наклонилась и дотронулась грудью до губ Малфоя.

Когда Люциус ощутил, как жесткий и напряженный сосок касается его губ, то первым же чувством стала радость: чистая и незамутненная ничем. Он впился в него ртом, смакуя, облизывая, прищелкивая его языком, при этом пытаясь мысленно запомнить невероятные по своей силе ощущения, что охватывали его, когда эта красавица-грязнокровка находилась рядом. И небесным звуком стал для него ее протяжный стон удовольствия.

— Еще… Сильнее… Пожалуйста, прошу тебя, сильнее… Прикуси его.

Ее мольба удивила Люциуса, почему-то совершено не хотелось причинять ей боль. Более того, одна лишь мысль о причинении ей боли казалась ему не слишком привлекательной.

— Ну же, Люциус… укуси меня. Прошу… — настойчиво пробормотала Гермиона.

«Что же, моя сладкая девочка… Раз ты так просишь, значит, придется исполнить твое желание».

Поначалу нежно и осторожно он сжал сосок зубами, постепенно прихватывая его сильнее и сильнее. И уже скоро услышал, как она с радостью выдохнула:

— Да, да… еще сильнее!

Малфой сжал зубы чуть крепче, за что оказался вознагражден стоном блаженной агонии, сорвавшимся с ее губ.

А потом она отстранилась, но лишь затем, чтобы предложить ему вторую грудь, которую он начал ласкать с прежним наслаждением, заставляя Гермиону биться и выгибаться у него на коленях, что-то бессвязно бормоча в тишину комнаты. Даже не дотрагиваясь до клитора, она чувствовала, как снова стала влажной и горячей от охватившего возбуждения, нарастающего с каждой секундой. С каждым прикосновением его рта.