Аллилуйя (ЛП)

— А знаешь, Малфой, я ведь могу и не останавливаться на достигнутом, правда? И может, это и будет правильно? Может, это станет единственно правильным решением, уж коли ты так нелепо попался и оказался здесь? Которое позволит возместить мне прошлые обиды, искупить твои грехи и всю ту жестокость, что проявлял ко мне и таким, как я. Может, избавление тебя от самого дорогого, что есть в твоей холеной внешности — и станет неким искуплением? Прочувствуешь, каково это: быть беспомощным и уязвимым, не имея ни малейшей возможности сопротивляться. Ты же знаешь, что я сделаю сейчас, да?

— Ты не посмеешь, сучка. Слышишь? Ты не осмелишься сделать это!

— О, сколько экспрессии… — Гермиона плавно отделила еще одну прядь и отмахнула ее. — Уверена, что все-таки осмелюсь. Видишь ли, Малфой, я тут вдруг подумала, что к физической боли тебе же тоже не привыкать, как и к унижению. А вот потеря того, что было рядом с тобой так много лет и даже составляло предмет твоей гордости — это станет по-настоящему достойным возмездием. Тем, которое ты по-настоящему прочувствуешь…

Она снова пододвинулась к нему, и Люциус снова ощутил, как его пьянит ее обволакивающий аромат. Молодое, красивое женское тело находилось сейчас так близко, что он почти как наяву чувствовал его под собой. Или на себе.

«Черт! Мерзкая маленькая дрянь!» — ему пришлось с силой сжать челюсти, чтобы не застонать вслух.

А Гермиона тем временем шагнула еще ближе и слегка наклонилась, приоткрывая его жадным глазам сливочную кожу бедра, оголенную между высокими ботфортами и (не сказать, чтоб длинным) платьем. Вынести представшего взору зрелища Малфой не смог и зажмурился, с одной стороны со страхом ожидая ее последующих действий, с другой — из последних сил борясь с собственным телом, искушавшим его молить эту женщину о близости. Немедленной близости.

К счастью, она отошла назад, и Люциус снова услышал металлический лязг ножниц, отстригающих следующую прядь его роскошной шевелюры. Ярость возобладала над вожделением, заставляя его, чуть откинув голову назад, прошипеть проклятие.

— Не делай резких движений, Малфой. Сегодня у меня нет настроения, чтобы в игрушки играть.

— Ах ты, чертова шлюха! А что это все, по-твоему, если не какая-то извращенная игра?

— Это? Это моя месть… и, думаю, твое освобождение от прошлого…

Малфой коротко вздохнул и попытался избавиться от магических пут, но не тут-то было. Веревки по-прежнему держались крепко, хотя боли в запястьях Люциус так и не ощущал. А Гермиона продолжала работать, отсекая одну белую прядь за другой. И когда бросила очередную на пол прямо перед глазами Малфоя, он отчаянно заскрежетал зубами, невольно дернулся, сразу же ощутив чувствительный укол чуть выше уха, и негромко застонал от боли. Мисс Грейнджер же отрезала следующую прядку и поднесла ее к лицу, разглядывая с любопытным восторгом.

— Надо же… Как легко, оказывается, отнять у человека то, с чем он был связан много лет подряд. Всего лишь несколько минут, и перед нами сидит уже совсем другой человек.

Еще одно движение. И на пол падает новая прядь. Краем глаза Люциус наблюдал за ней, иногда бездумно опуская взгляд на лежащие на полу волосы, и мучительно пытался погасить огонь, бушующий сейчас в крови. Пытался не думать об этой ведьме, не думать о том, что стоит ей лишь опустить глаза, как его постыдная слабость в виде эрегированного члена будет тут же обнаружена. И от этого предстоящего унижения, а еще больше от того, что никогда в жизни он не испытывал вожделения сильнее, чем сейчас, ему становилось еще более тошно.

Скоро, уже покончив с длинными прядями, Гермиона принялась выравнивать остатки волос, придавая его обкромсанной голове хоть какой-то, мало-мальски приличный вид. Она медленно обходила стул с привязанным Люциусом вокруг и аккуратно щелкала ножницами, оставляя около полудюйма длины по всей голове.

И почему-то с каждым щелчком ножниц внутри Малфоя происходило что-то странное… Даже несмотря на ужасную похоть, что мучила его сейчас, и страшную ярость, заставляющую его ненавидеть Гермиону Грейнджер, в душе начало расти какое-то непонятное и необъяснимое чувство легкости. Легкости и внутреннего покоя, которые так давно не посещали его. Сейчас, когда он понял, что его сонной артерии ничего не угрожает, и девчонка не собирается резать ему глотку прямо у себя в квартире, Люциус смог наконец отвлечься от банальных опасений за свою жизнь и просто… наслаждался. Даже и не понимая, чем именно.