Аллочка и строптивый Дед Мороз

Мне не ромашковый чай нужен. Мне нужно зелье! Отворотно-поворотное! Чтобы ноги Гордеева в моей голове больше не было! Лишь руки… Его нежные наощупь ладони, действующие с выверенной жесткостью, словно стремящиеся схватить добычу, чья виляющая попка так кстати промелькнула совсем близко.

Одно воспоминание о пальцах Гордеева, очерчивающих контур моих ягодиц, и я разочарованно простонала прямо в чашку с кипятком. Я не должна была позволять ему это делать. И плевать, что на самом деле я не хотела позволять ему остановиться.

Тело, истосковавшееся по ласке, готово принять ее от кого угодно — даже от мерзкого Гордеева! И от этого я чувствую себя предательницей по отношению к своим же принципам.

Ничего, Аллочка, успокойся. Дыши ровно, мелкими глоточками потягивай ромашковый чай и просто жди. Скоро этот кошмар закончится, и вездесущий Гордеев уедет издеваться над другими людьми. Над другой Аллочкой.

И почему на этой мысли я с шумом отставила чашку в сторону, нечаянно выплеснув половину содержимого? Не могу же я в самом деле ревновать Гордеева?

* * *

Рабочий день закончился, и сотрудники, наспех покидав личные вещи в сумки, потекли к выходу. Один за другим пищали автомобильные брелоки, сообщая о том, что карета подогрета и готова выдвигаться в сторону дома.

Сегодня мне не хотелось по привычке улыбаться коллегам, провожая их взглядом. Я слишком устала. Мой эмоциональный резерв близился к нулю. Пробки выбило, провода выгорели, ток убежал из моих розеток в неизвестном направлении. Кто знает, сколько еще метафор, связанных с электрикой, я придумала бы, если бы не Гриша, нависший над моей стойкой.

— Аллочка, — примирительно позвал он, и я подняла на него погасший взгляд, — Давай сходим куда-нибудь?

Я усмехнулась, не зная, как еще реагировать на такую внезапную смену романтической политики Степанова. Разве его уже не смущает, что у меня за спиной маячит Гордеев?

— Я занята, — двусмысленно ответила я, расстраиваясь из-за того, что долгожданные шаги со стороны Гриши не принесли мне удовлетворения. Более того, я не хочу идти ему навстречу.

— Я слышал, как ты послала Гордеева, — признался парень, и я отвела взгляд, чтобы он не заметил печаль в моих глазах.

— Что еще ты слышал? — тихо уточнила я.

— Что ваши отношения ненастоящие, — добавил Гриша, и я невесело рассмеялась над словом “отношения”, — Но я и не верил, что ты с ним. Думал, что хочешь заставить меня ревновать, а оказалось, он втянул тебя в игры из-за повышения. Как это гадко — лезть к Забелину через тебя.

Я покачала головой и облизнула губы, как это обычно делает Никита. Угрюмо глянула на себя в маленькое зеркальце, злясь из-за того, что снова о нем думаю. Когда я наконец подняла глаза на Степанова, тот улыбался мне своей классической широкой улыбкой. А за ней — ничего. Будто он снимается в рекламе курорта, где, судя по его светлым кудрям, ребята лихо обкатывают серфы на высоких волнах, и только бриз треплет их мокрые разноцветные шорты.

— Никому не говори, — коротко ответила я, не реагируя на флирт Степанова, — Гордеев скоро уедет, и у нас станет спокойнее.

Только станет ли спокойнее у меня на сердце? Он еще не уехал, а я уже чувствую, как в приоткрытую дверцу жмутся кошки, которые вот-вот начнут скрести у меня на душе.

— Так мы с тобой увидимся? — улыбка сползла с лица парня, превращая его в недоумевающего подростка, который по паспорту уже вроде бы взрослый мужчина, а на деле — лишь вечно веселящийся мальчишка в широких джинсах.

— Конечно, увидимся, — я натянула на губы мимолетную улыбку, чтобы хоть как-то сгладить отказ, — Завтра в восемь утра на рабочем месте. Не опаздывай.

Гриша озадаченно кивнул и, не попрощавшись, покинул офис.

А я осталась совсем одна.

Не спеша прибрала бумаги со стола. На всякий случай перепроверила последние письма, с которыми в пылу эмоций могла наделать ошибок, и выключила компьютер. Подхватила сумочку и направилась в гардеробную как раз в тот момент, когда позади меня в пустом офисе заиграла всеми любимая “В лесу родилась елочка”.

Я обернулась и увидела, как посреди оупенспейса стоит Гордеев с накладной белесой бородой и в красной шапке от костюма Деда Мороза. Он скрестил руки на груди, буравя меня испытующим взглядом. И я не сдержалась и рассмеялась.

— Какая идиотская шапка, — пробормотала я, отставляя сумку на стойку.

Взгляд невольно привязался к Гордееву, и я ничего не могла с собой поделать. Не смотреть на него всегда было сложной задачей. Даже в те дни, когда он метал гром и молнии, кидаясь в сотрудников правками, я не могла оторвать от него глаз, потому что он был удивительно хорош как в гневе, так и в новогоднем костюме.

— Возможно, дело не в шапке, а во мне, — самокритично ответил Дед Мороз, стаскивая с себя шапку и бороду, — Вообще-то ты уже на пятнадцать минут опоздываешь на репетицию.

— Я совсем забыла, — виновато пробормотала я, следуя за Гордеевым в большой переговорный зал, где из года в год проводилась праздничная елка. На самом деле я и не думала, что он сам придет.