Альма. Неотразимая

Время от времени мадам Бубон-Лашанс вздыхает. Она обмахивается под колпаком ладонью, невольно сдувая с лица пудру. И продолжает осмотр, щуря веки без единой реснички, стараясь получше разглядеть на коже женщины плохо затянувшийся след от кнута. Зевает. Иногда беззвучно смеётся, глядя на измождённого мужчину.

Закончив обход, она возвращается к старпому Палмеру. Смотрит на него и спрашивает:

– А остальные?

– Проданы, – говорит он.

– Вы шутите? Вот это – всё?

– Мы уже продали двести сорок рабов, – гордо отвечает Палмер. – В трюме полно сахара, мелассы и сто шестьдесят тюков хлопка. Наш корабль вернётся в Ливерпуль ещё до лета.

– И вы молчите, Салливан?

Салливан действительно молчит. Он не знает, что должен говорить. Всё лицо у него в комариных трупах, будто в оспинах.

– Из того, что вы мне тут показываете, и выбрать нечего, – говорит она старпому «Братьев», – Бестактно беспокоить людей из-за таких остатков. Сколько ваш капитан уже болеет?

– С первой ночи на этой стоянке, почти месяц.

– Прошлый мой эконом умер от этой же лихорадки. Верно, Салливан? Потел так, что два тюфяка промокали насквозь, и…

Она вдруг осекается, оглядывается на бак, замирает.

Тишина.

– Мадам… – окликает её Палмер.

– Да? – Мадам уже пришла в себя.

Вид у неё, будто она очнулась от секундного обморока.

– Мадам, капитан Харрисон не умер. Он просто болен.

– Что-что?

– Вы говорили про вашего слугу, который умер от лихорадки. Но капитан жив.

Дама недовольно морщит нос, будто он придирается к её словам.

Никому нет дела, что ещё двадцать человек стоят в темноте почти голые, за три тысячи льё от родной земли, и наблюдают этот фарс.

– Салливан, уезжаем, – приказывает Бубон-Лашанс, озираясь с отвращением. – Сил больше нет на это смотреть.

Она направляется к лестнице.

И вновь резко разворачивается. Замирает, напрягая слух. Палмер стоит на месте.

– А там у вас что? – спрашивает она.

Лам за створками двери отпрянул. Он не дышит. Ему показалось, что он встретился взглядом с той женщиной. Плечом он чувствует плечо Сирим.

– Ничего, – отвечает Палмер.

– Совсем? Могу я взглянуть?

– Нет.

Она стремительно идёт к баку, москитная сетка развевается за ней. Она распахивает обе створки.

Салливан вырывает факел и подбегает к хозяйке. Светит внутрь.

– Ничего? Неужели? – говорит Палмеру Бубон-Лашанс.

Перед ними рядом с Дымкой стоит Лам. В последний миг он с силой толкнул Сирим вглубь комнаты. Она, наполовину оглушённая, незаметно лежит под соломой и не шевелится.

Молчание.

– Насчёт цены доверяю вам. Я беру их обоих.

– Кого?

– Лошадь и мальчика. Плачу наличными.

Палмер возражает:

– Мне очень жаль. Они не продаются.

– Что, простите?

– Это его личные лошадь и лакей. Он отвезёт их в Лондон.

– О ком вы?

– О капитане Харрисоне. Это единственный приказ, который он смог отдать за этот месяц. Они не продаются.

Малыш Лам в свете факела просто красавец. На нём костюм образцового лакея. Макушка чуть ниже белой лошадиной холки.

– Кому принадлежит корабль? – спрашивает женщина, не глядя на Палмера.

– Братьям Джонс из Ливерпуля.

– И как здоровье почтенных братьев Джонс?

– Полагаю, прекрасно.

– Им вы и будете отчитываться. А не мистеру Харрисону. Когда вы вернётесь в Англию, именно они будут в живых…

– Я останусь верен капитану, – говорит Палмер.

Она мрачнеет.

– Рынки с рабами есть по всей Луизиане. И на борт подпольно торгующего судна я являюсь не для того, чтобы мне тут рассказывали про верность.

– До свидания, мадам, – говорит Палмер.

– Вы меня выпроваживаете?

Палмер молчит.

– Они выпроваживают нас, Салливан.

Она разворачивается и идёт обратно. Любезно улыбаясь по пути матросам, доходит до лестницы.

– Что ж, господа, прощайте. Передавайте от меня привет дону Миро, если вдруг с ним свидитесь.

– Кому? – спрашивает Палмер, оставшийся на другом конце палубы.

– Эстебану Миро, губернатору испанской Луизианы. Англичан он не жалует. Так что скорее продавайте остатки ваших негров, потому что завтра он будет здесь, вместе со своими пушками.

Палмер медленно подходит к ней.

– Почему?

– Не знаю. Неосторожные слухи. Завистливые языки… Люди злопамятны. И это прискорбно.

Салливан радостно смотрит на хозяйку. Он подбавляет:

– Вы правы, госпожа. Губернатор непременно будет здесь.

– Да, – отвечает она. – Кто-то, должно быть, сказал ему о них.

– О ком? – спрашивает Палмер.

Теперь он не просто красный. Он пылает. Пышет огнём.

– О некоторых иностранцах, – отвечает Бубон-Лашанс, глядя ему в глаза. – Которые повадились промышлять контрабандой в здешних болотах… Все только о них и говорят, называя так: англичане из старицы.

7 Епифания

Лам глядит на парящую среди звёзд белую лошадь. Ночь изумительная. Лошадь ведёт себя спокойно. Её подвесили за сбрую. На палубе десять матросов стравливают трос через блок. Лам уже сидит в глубине лодки. И смотрит на спускающуюся к нему Дымку.

– Медленнее! – кричит управляющий.