Альма. Неотразимая

Музыка ускоряется. Наполняет корабль. Матросы вслушиваются. Капитан жив. Палмер смотрит на распахнутые двери стойла на баке. Думает об уплывших лошади и мальчишке. Он ставит жестяную миску на стол, вытирает рот и ложку шейным платком. Идёт к корме.

Когда старпом входит, капитан Харрисон перестаёт играть. Не отнимая рук от клавиш и не обернувшись.

– Какой сейчас день недели?

– Понедельник.

Он медленно доигрывает ещё три ноты из менуэта Рамо и замирает снова.

– А где мы?

– В Собачьей старице, в двух льё от Нового Орлеана.

Харрисон оборачивается и наконец смотрит на него.

– Так это вы, Палмер?

– Да.

– Где мой пройдоха?

Последнее слово он говорит по-французски. Старпом бледнеет.

– Где он запропастился с чаем?

– Вы были в лихорадке четыре недели, – говорит Палмер.

– Где он прячется?

Он зовёт слабым голосом:

– Пройдоха!

– Двести девятнадцать невольников проданы, капитан…

– Пройдоха!

– Осталось двадцать, и их наверняка купят уже завтра. Всё шло прекрасно. Единственное затруднение возникло этой ночью…

– Какое затруднение?

Несколько секунд Палмер молчит, потом произносит:

– Честное слово, я не мог поступить иначе.

Он лепечет ещё что-то. Харрисон встаёт, качаясь, делает три шага в его сторону.

– Ты продал пройдоху?

Длинными музыкальными пальцами он хватает Палмера за горло и прижимает к двери.

– И ещё лошадь Си́лки, капитан.

Палмер был бы рад умереть. Руки капитана поднимают его над полом. Шейный платок сдавливает горло петлёй. Он закрывает глаза. И ждёт конца. Когда тиски ослабевают, он слышит только, как капитан произносит одно слово:

– Епифания.

Палмер открывает глаза.

Харрисон отпихивает его, распахивает дверь, проходит неверным шагом коридор и камбуз под ютом.

– Епифания!

Он поднимается на палубу, минует ошеломлённый экипаж, который ждал его с замершими в руках ложками. Входит в отсек, где ещё пахнет лошадью. Вместе с ним туда врывается свет. И, обогнав его, освещает заднюю стенку.

Харрисон останавливается. У него кончились силы. Он медленно переводит дух. Тишина.

– Я полагал, ты должна заботиться о Силки.

Кажется, будто он говорит сам с собой.

– Как я смогу простить тебя?

Он замолкает, давая сердцу передышку. Голой ступнёй он осторожно приподнимает солому.

– Значит, ты не отвечаешь? Кому я вообще могу доверять, Епифания?

На лице Сирим – белая пыль и слёзы. Она часто дышит, глядя Харрисону в глаза.

Вошедший Палмер застаёт немую сцену. Епифания сидит у ног капитана, в полоске света.

– О! Вот видите? – восклицает Палмер. – Она здесь.

Он говорит бодрым голосом. И чешет затылок. На самом деле все на борту и забыли про Епифанию.

– Что тут было? – спрашивает Харрисон.

– Шантаж, капитан. Явилась женщина из поместья Лашанс. Либо я продаю их ей, либо…

– Готовьте лодку.

– Капитан…

– Я отправлюсь к ней.

Харрисон шагает к двери. И пошатывается. Он едва стоит.

– Лодку, Палмер!

В тот же миг корабль сотрясается от грохота. Пол под ногами пляшет. Харрисон сползает на доски. Вопли невольников мешаются с криками команды. Пушечное ядро прорвало водную гладь у самого носа, но не задело судна.

Сирим закрывает уши руками.

Рядом капитан навалился спиной на ещё целую вязанку соломы. Он ждёт грядущей беды.

– Что это было? – спрашивает он.

Палмер оцепенел.

– Кто? – кричит капитан.

– Испанская гвардия.

Лошадь, мальчишка, испанская гвардия… Харрисон смотрит на старпома так, словно за время болезни этот человек обмотал всю его жизнь гирляндами из взрывчатки.

– Прикажу заряжать пушки? – спрашивает тот.

– Вы спятили? Что вы тут хотите устроить? Морскую битву? Не торопитесь. Поднимайте паруса. Больше они стрелять не станут. Ещё одна война с Англией им не нужна.

Он чуть стонет от боли и прибавляет:

– Они хотели нас припугнуть. И своего добились.

– А как же пройдоха? И лошадь? – осмеливается спросить Палмер, отступая ещё.

– Замолчите, – цедит Харрисон сквозь зубы. – Замолчите.

– А рабы под палубой?

– Плантаторы есть и у нас, на реке Мобил, в четырёх днях отсюда. Остановимся там всего на ночь, только чтобы всех продать. И дальше никаких стоянок до самой Англии.

– Я её отведу, – говорит Палмер, хватая Сирим за локоть. – Продадим с остальными.

Он поднимает Сирим на ноги.

– Отпустите её!

Сирим опять падает на пол. Капитан с трудом встаёт. Он идёт на свет в дверном проёме, будто перед ним возникло видение.

– Кони на моих вултонских лугах…

– Да, капитан, – отзывается старпом.

– Солнце садится, там, у меня дома, в Ливерпуле.

– Да.

Палмер уже ничего не понимает. Снаружи экипаж ждёт приказаний.

– Пятнадцать лошадей в закатных лучах…

– Капитан…

– Из-за вас им не резвиться вместе с Силки, – спокойно продолжает Харрисон. – И пройдоха не будет заботиться о них… Этого, Палмер, я вам никогда не прощу.

– Мне очень жаль, капитан.

– Так что у лошадей на моих вултонских лугах…

Он оглядывается на свернувшуюся на полу Сирим. Она всё ещё зажимает уши.

– У них хотя бы будет Епифания.

8 Во весь опор