Альма. Неотразимая

– Это неважно, – отвечает мадам де Ло. – Взгляните на меня. Я много места не займу.

В сотнях шагов от них, посреди лабиринта коридоров, этажей и потайных дверей Амелия Бассак ждёт мадам де Ло на мраморной лестнице, ведущей к покоям королевы. Как это и бывает по воскресеньям, суматоха во дворце невообразимая. На лестнице толпы. Через несколько минут начнётся Вечерняя трапеза – ужин королевской семьи в особой комнате, на котором могут присутствовать подданные. Амелия ещё не пробовала пройти в неё – путь туда лежит через Караульный зал, где вас могут попросить вернуться. С начала месяца Вечерняя трапеза проводится каждое воскресенье, дабы выказать почтение съехавшимся на Генеральные штаты депутатам, дав им возможность побыть в присутствии монарших особ. Но, похоже, впечатление складывается скорее обратное, до того происходящее странно: ест лишь одна семья, а остальные стоят напротив толпой или прохаживаются.

Амелия нетерпеливо ждёт на лестнице, возле перил серого мрамора. Раз десять к ней подходили, спрашивая, не встречались ли они раньше. Покои королевы всё заглатывают толпу. Некоторых не пропускают, почему – неизвестно. Амелия старается не потеряться в этом водовороте придворных, иностранцев, приехавших из глубинки подданных. И всюду – чёрные платья депутатов, гуляющих по Версалю после дневных заседаний. Последние недели их здесь больше тысячи: представители съехались со всего королевства. Каждому пришлось снимать комнату где-то в городе. Последний раз Генеральные штаты созывались почти два века назад. Людовик XVI уступил такой просьбе, потому что королевство оказалось на грани краха.

Амелия высматривает в толпе низенькую мадам де Ло.

Но вдруг одно слово заставляет её перегнуться через перила. Оно прозвучало под лестницей: «Сан-Доминго». Она напрягает слух.

– Я оспариваю не ваше избрание, но ваше количество!

– От нас будет двадцать пять депутатов, потому что эта колония – такая же часть Франции, как и вы сами, сударь.

Двое мужчин громко спорят в окружении нескольких слушателей. На них тёмные костюмы представителей третьего сословия: той половины депутатов, которая не относится ни к духовенству, ни к дворянству.

– Двадцать четыре, – продолжает тот же голос, – ровно столько призывалось бы от любой французской провинции с таким же населением, как Сан-Доминго. Двадцать четыре депутата от более чем полумиллиона душ – это не много и не мало.

Его оппонент хохочет. И чуть-чуть подаётся в сторону, так что лестница его уже не скрывает. Взгляду Амелии предстаёт растрёпанная шевелюра, обрамляющая лицо, уродливое почти до притягательности.

– Юноша! – говорит он. – Вы сказали о душах? Но девять из десяти ваших жителей – темнокожие, а вы неизменно относите их к рабочему скоту!

Подходят новые зрители – послушать спор, длившийся весь день и продолжающийся вплоть до лестницы в покои королевы.

– Определитесь! – продолжает он вещать. – Если это люди – освободите их, сделайте их избирателями и чтобы их самих также могли выбрать. А если нет, тогда и я, в свою очередь, пересчитаю всех кобыл и ослов в моей провинции, чтобы решить, сколько будет от нас депутатов.

Амелия перегибается сильнее. Она хочет увидеть второго спорщика. Должно быть, это тот юный представитель, о котором говорили утром в особняке Массиака и на которого рабовладельцы возлагают все надежды. Собравшиеся под лестницей слушатели рассеиваются. За ними спустилась стража. Наконец перед ней показываются оба споривших господина. Они удаляются вместе. Амелия бросается вниз по лестнице, перескакивая ступени, идёт за ними по коридору. Она окликает:

– Ангелик?

Оба оборачиваются на шахматной плитке пола. Уже совсем сумерки. Фонарей ещё не зажигали.

– Ангелик.

Вокруг них последние дневные лучи пробиваются в недра Версаля.

44 Из-за луны

Ангелик смотрит на Амелию. Стоящий рядом мужчина кланяется и представляется:

– Граф Мирабо.

Глядя на девушку утопленными в необычайном лице маленькими глазками, он надеется услышать её имя.

– Понимаю, почему господин Ангелик не хочет нас знакомить. С ним у нас и без того довольно размолвок, незачем прибавлять.

Мирабо, откланявшись, уходит.

В коридоре, кроме Амелии и Ангелика, никого.

– Мадемуазель, я… Как вам сказать?

– Я два года жду ответов на свои вопросы, сударь.

– Я собирался написать вам вскоре.

– Когда?

– Всё сильно изменилось. Я буду депутатом от Сан-Доминго.

Она улыбается.

– Ни разу там не бывав?

Он молчит.

– Вопросы я отправляла счетоводу моего отца, – говорит она.

– Я больше не счетовод.

– Тогда передайте их тому несуществующему счетоводу. На его глазах я потеряла состояние, честь, корабль, носивший моё имя…

– Я всё это время думал о вас, Амелия.

– Не зовите меня Амелией.

Ангелик краснеет. Однако прежней скромности в нём нет. С той ночи, когда все его надежды найти сокровище испарились, он полностью поменял свою жизнь. Не полагаясь больше ни на благородных предков, ни на богатство, он живёт теперь ради единственного, чем может покорить Амелию: ради власти.