Альманах «Крылья». Взмах одиннадцатый

Галина Илюхина – поэт ироничный. Ирония для неё – некое средство самозащиты от враждебного холодного космоса северной столицы, это попытка осторожного прощупывания её чёрных дыр с иллюзией их зашивания; попытка в них не провалиться, быть выше вечной бездны; возможно, защитить себя колючей шкуркой, а иногда просто мастерски поиграть смыслами. Тем же, очевидно, объясняется и частое использование «периферийной» лексики, ироничная игра словами: «пестня», «празднег», «филозофичное», «жолтая», «чорный» («в чорном поезде чорный профессор») и др.

Петербург – огромный величественный город, но, если посмотреть на него из космоса, с орбиты или поверхности Луны, тут же становится уязвимым, хрупким, пустым. Масштабы его вавилонски-смесительной стихии уменьшаются до размеров сценки из представления в кукольном театре. Поэтесса умело использует такой перенос точки поэтического обзора, чтобы показать всю крошечность беззащитного человека, ведь с позиции античной системы координат это существо – всего лишь крупица огромного космического тела.

В стихотворении «Птичий февраль» речь идёт о похоронах, но неограниченной силой мыслетворчества яма из конкретного углубления в земле вырастает до вселенских масштабов – вечная бездна бесконечно ужасает человека, без веры ограниченного во времени своего замкнутого бытия. Автор, глядя сверху вниз, сравнивает копошащихся в вечной суете людей с чёрными точками-семечками:

Топчемся у ямы на краю,
тупо коченея на ветру.
Спи спокойно, баюшки-баю,
отлетая в божию дыру.
А внизу – заснеженный погост,
птичьих лапок лёгкие кресты.
Все мы, если смотришь с высоты, —
семечек рассыпанная горсть.

Взгляд с высоты необходим и для обозрения своей прошлой жизни, в которой даже обычный школьный завуч в зелёном костюме – это некий пришелец в личное бытие, зелёный человечек, оставивший свой неповторимый отпечаток на жизненной ткани («В учительской водится завуч – безжалостный монстр в зелёном костюме, и зуб золотой её остр…»). И снова взгляд с неба:

…И бесшумно вспыхивали зарницы,
будто кто-то сверху снимал на фото
все, что дóлжно в памяти сохраниться.

Этот «кто-то», очевидно, – Ангел-Хранитель, одна из задач которого – показать душе перед путешествием в холодный космос, где ей предстоит проходить страшные мытарства, весь её жизненный фильм (документальный, с вставками из фотографий).

С самого детства лирическая героиня внимательно всматривается в загадочную Вселенную:

И я, скача на ножке спичечной,
смотрю со дна густого дня
в квадратик неба сине-птичечный,
а небо смотрит на меня.

В стихотворение «Белой ночью» причудливо реинсталлирован античный претекст – миф о китах как опоре Земли.

Однажды в июне, в сезон знаменитых ночей,
мы видели чудо. Был город как будто ничей —
темнел отстраненно, качал головами садов…
А в небо вплывала армада огромных китов…

Сверхнасыщенная реальность поэзии Галины Илюхиной неотделима от мифа. По более ранним версиям Землю держали семь огромных китов, четверо из которых уплыли в бездонную даль, не выдержав ноши греховных поступков людей. Считалось, что в случае погибели оставшихся трёх китов придёт конец света. Нужно сказать, что и в петербургских мифах сильна апокалиптическая символика. Она же просматривается и в стихах Илюхиной, как правило, сопряжена с темой одиночества человека во всепоглощающем чреве города, одиночества перед финалом истории.

Сила поэтического воображения не имеет границ: абсолютно всё может летать в космической невесомости города на Неве.

И мы онемели от жуткой такой красоты,
и стали как добрые рыбы, и были легки,
и плыли вдоль улиц на окон своих маяки.
И не было мертвым сие рукотворное дно —
наш город с китами небесными был заодно.
Он знал, что киты, с высоты обозрев Петербург,
вернутся под утро, свершив свой магический круг,
на вечное место – сквозь толщу земли и воды —
наш город держать на ракушечных спинах седых.