Инна вздохнула. Нет, она не сможет взять взаймы у Марины, друзья должны быть друзьями. Инна думала, вспоминая Владика. Вот уж к кому она ни за что не обратится, так это к нему. Нет. Она должна не просить его о деньгах на книгу, она должна быть с книгой, она должна быть состоявшимся писателем, она должна быть состоявшейся личностью, ведь все, что она делала, так это только для того, чтобы осуществилась ее настоящая мечта, а настоящая мечта был он! Она прочла объявление в метро: «Требуется уборщица. Зарплата от 9000 рублей». Она переступила порог офиса. Перед ней сидел начальник лет 35-40.
– Вы хотите быть уборщицей?
– Да, но только за 300 условных единиц.
– И никак не меньше?
– Ну, все же я буду уборщицей с высшим образованием.
Он улыбнулся.
– Да? А какое?
– Филологическое.
– А может, секретарем?
– Ни за что!
– Что так?
– К секретарям пристают начальники, – выпалила Инна и покраснела, вечно она вот так вот что-то, да взболтнет.
– А Вы, значит, растаете, если к Вам пристанут?
– Нет, просто я люблю…
– Любишь! А мечта, значит, стоит не менее 300 условных единиц?
– Совсем не меньше…
– Иди в отдел сбыта, будешь менеджером, им платят от 40 000 рублей.
– Не могу, могу только уборщицей.
– Почему?!
– Помыл и свободен! Никому ничего не должен. Не надо копаться в отчетах. Нет, только уборщицей.
– А свобода зачем?
– Писать стихи.
– Ладно, иди, мой полы, писательница, – вздохнул начальник, которого звали Дмитрий Сергеевич.
Уборщица… Он узнал о ней все, и шансов не было. Она любила Владиков, исключительно кареглазых, исключительно невысокого роста, исключительно не начальников, исключительно ровесников. Он был зеленоглазый, исключительно высок, исключительно начальник, исключительно старше ее лет на 15, и звали его Дима. Он тайно помогал ей, он понимал, что она не примет его денег, не позволит себя купить, испугается, убежит. Он прикидывался другом, он не хотел отпускать ее из жизни, и она работала в его офисе, пусть уборщицей, иногда этой уборщице «подбрасывали подработку и премиальные». Ее книги выходили исключительно большим тиражом. С ней говорили на «Вы» редакторы, ее стихи печатали и продавали, она была известна. Зачем?! Зачем он ей помог?! Он, Дима, так любил ее стихи, он так любил ее лицо, ее непосредственность, детскость, простоту, но она думала о ком-то другом. И вот ее мечта – не за горами, вот не высокого роста паренек садится рядом, вот они выпивают шампанское. Он посадит его Инну в машину и увезет навсегда.
– Дмитрий Сергеевич! Присаживайтесь, а это моя первая любовь – Владик.
Владик расправил плечи. Дима сидел рядом, она была счастлива, а он, Дима, нет.
– Инна, а выходи за меня замуж! – неожиданно произнес Владик.
– Нет, – неожиданно произнесла она.
Инна и Дима остались вдвоем.
– Инна, почему ты отказала ему, это же твоя мечта:
Моя мечта, ты так сейчас далек,
Как в этом синем небе самолет,
Как эта радуга, по ней нам не пройти,
Зачем-то не сошлись у нас пути.
Ты здесь, ты рядом, ты совсем один,
В иллюминации проспектов и витрин,
Идешь ты, как и я, по мостовой,
Но не спешишь, не хочешь ты домой.
Что дома, телевизор? Пустота?
А там, на перекрестке, красота,
Там разбросали звезды для тебя,
Я верю, ты найдешься для меня!
Ворвешься в мою жизнь ты с мостовой,
И мы с тобой не поспешим домой…
Какое счастье так мечтать и ждать,
И с этой детской верой засыпать.
– За мечту замуж не выходят.
– Это почему?
– Ну, знаешь, я его любила и сохранила в своем сердце, как что-то неземное. В жизни так мало хорошего и светлого. Пусть будет мечта. А то, знаешь, вот так вот с бигудями на голове, без макияжа…
– Ты и без макияжа хороша… А я бы хотел жениться на своей мечте.
– А кто она твоя мечта?
– Ты, – тихо сказал Дима.
– Тогда женись, – произнесла Инна и решила, что никогда не признается ему, Диме, что эти стихи о нем.
Сергей Добронравов, Москва
Лялин переулок
Мои родители были людьми бедными и незнатными. Наверное, незнатность звучит странновато после триумфального шествия и провала Советской власти по странам, слава Богу, не континентам. И после не менее триумфальных шествий демократических реформ. Как-то повезло, знаете ли, родиться на стыке времен… Бедные и незнатные – это очень обтекаемо по отношению к моим родителям. Относительно культурно и очень верно. Именно так и следует говорить воспитанному товарищу, детство которого прошло в чистенькой нищете, по-советски – в честной скромности. Чистенькой благодаря матери и нищете – благодаря отцу.