Нужны настоящие стенобитные орудия. Жизненно необходимы. Штурм крепости – это не шутки. Четыре шара, абсолютно ненужные моей прабабке. Кровать без них не развалится, так ведь? Но бабушка Ирина так не считает. И я думаю с детской жестокостью: «Ладно, я подожду…». Я уже настолько большой, что знаю, что прабабушки умирают вперед своих правнуков…
Очень высокий, под потолок, темный шкаф. Нижняя полка заставлена вареньем. Знают, куда прятать… Шкаф трудно открыть даже ключом. Шкаф – громадина. Он необъятен. Разобрать его невозможно. Авиационные зажигалки 41-го его пощадили. Он здесь навечно. Аналогом египетских пирамид. Фасетное зеркало, уже мало что отражающее. Горы вязанных салфеток. Стада фарфоровых слонов и слонят.
Бабушка Ира говорит мало. Со мной общается еще реже, делает это через дочь, бабку Ксению.
– Скажи, чтобы все доел.
– Скажи, чтобы долго не гулял.
Но она меня любит. Не в своей комнате, а на нейтральной территории. Например, на кухне, такой же необъятной. Восемь газовых плит. Рабочих две. У окна.
Принадлежат двум живым. На остальных плитах не готовят. Как плиты, они умерли вслед за владельцами.
В комнате у бабки Ксении бабушка Ира меня тоже любит.
Что такое любовь к правнуку, когда ты из другой эпохи? Бабушка Ира гладит меня по голове и покупает с пенсии цветные карандаши. Бабка Ксения приносит альбомы и блокноты из типографии, где работает, уж не знаю, кем…
Это ОТКУП.
Чем больше я рисую, тем меньше я смотрю на кроватные шары. Знают мое слабое место мои старушки… Я обожаю рисовать. Бабушка Ира ходит с палочкой, ну просто супер – клюка, с натурально вырезанной птичьей головой, «птица – секретарь» с отполированным клювом. Я срисовал, и… как кажется, у бабок был шок. Как я теперь понимаю…
Вечером к чаю были «студенческие» пирожные, по рецепту общежитий 60-х. Печенье намазали сливочным маслом, тонко и холодно полили вареньем, и сверху накрыли вторым. Печенье самое дешевое. «Космос», что ли… Мое первое заработанное пирожное, самое дорогое… Того рисунка я больше не видел…
– Скажи ему, что он хорошо рисует, – сказала бабушка Ира бабушке Ксении.
У бабушки Иры на стене черный репродуктор, который ловит только «Маяк». Уж не знаю, из какого кино его привезли… Ловит постоянно. Его не выключают. Не помню, чтобы он не бормотал через приоткрытую дверь. Ночью он молчит, они оба молчат. Днем он исправно выдает последние новости.
Я очень думал долго, Бог свидетель, я честно напрягал свою бестолковку. Потом прихожу к бабушкам на кухню и говорю: «Он все врет. Последние новости уже были. Он говорил. Почему опять последние?»
– Кто он? – спрашивает бабушка Ксения.
– Ну, кто? Репродуктор!!!
И бабушка Ира засмеялась. Это одно из самых дорогих воспоминаний для меня взрослого. Наряду с теми «студенческими» пирожными, которые мне нравятся до сих пор.
Запомнился феноменальный вечер. Мой восьмой день рождения. Каникулы после второго класса. Первый летний выходной. И впереди целая жизнь.
Бабушки купили мне пожарную машину. В «Детском Мире», что на Лубянке. Выделили через профком бабки Ксении. Настоящую. В длину 72 см. Заводная. Большая. Железная. Тяжелая. Лестница в три колена. В фарах лампочки. Пока едет – горят. Сирена. Отдельно клаксон. Тугая пружина под кузовом. Два ключа. Первый я потерял через день. Бабушка Ксения, предвидя катастрофу, второй привязала к машине суровой ниткой. Это было ПОТРЯСАЮЩЕ. Никелированные шары – это смешно! Это несерьезно! Вот он, Таран, который сокрушит любую Оборону! На штурмовой лестнице устроилась всадники с дрессированными конями.
Как только оборона была пробита, конница рассыпалась веером, поэскадронно. Вражеская пехота была обречена на поражение. Господи, Ты же в курсе! Они отдали за эту игрушку половину собственной пенсии, помести их в Рай!..
Подоконники в комнате у бабки Ксении мраморные, сейчас я прикидываю, ширина около метра, но вспоминается, что больше. Левое окно заставлено фикусами, кактусами и трехлитровыми банками. Где готовится удивительный напиток – гриб. Вкуснее только грушевый лимонад. Но дюшес по праздникам, а гриб – каждое утро.
Каждое утро я выпиваю чашку. Бабки то же пьют. Каждая по чашке. Больше нельзя. Гриб погибнет. Но это не все. Когда смотришь на него, надо думать о хорошем. Иначе тоже погибнет. Надо же какое дело… Этого нельзя, того нельзя… Я смотрю на гриб и снова думаю о шарах с кровати бабушки Иры, когда она умрет. Удивительная штука, детство…
А правый подоконник отдали мне! Нет, вы представляете?!!
Мраморная поверхность, длиною в окно и шириной в мир. Мрамор помнит 1905 год. По крайней мере, эта дата выбита на клейме на газовой колонке в ванной комнате. Собственно читать меня научили рано, лет в пять. Но читать книги я научился на этом подоконнике.