Альманах «Литературная Республика» №1/2013

Пётр метнулся, было, с софы и тут же рухнул, схватившись за лодыжку. Он замычал от боли, но его не было слышно, потому что пронзительно завизжала Наташа, к которой направился Кожанка. И переступая через Петра, ударил его ботинком в лицо. Не останавливаясь, Кожанка шёл к ней.

И как подходил, Наташа плавно затихала, словно в приёмнике убавляли громкость. И осталось только тоненькое нытьё. Кожанка подошёл и положил руку ей на живот. Она смолкла.

– Только пискни… – бесцветно сказал Кожанка. – И ты в мусоропроводе. Веришь?

Наташа, судорожно сглотнув, кивнула. Кожанка пошёл назад, к Петру, у которого безобразно был разбит рот.

Кожанка достал свою книжку, удобно устроился рядом с Петром на полу, и начинал с интересом что-то искать. Он искал, а Пётр, закаменев, молча, упрямо сглатывал внутрь себя сгустки из разорванной губы.

– Нашёл… слушай! – восхищённо доложил Кожанка. – Репутация создаётся годами и… рушится в один миг!

Он поднял на Петра заблестевшие глаза.

– А? Шикарно? Сказал, как отшил… – Кожанка повёл пальцем по строке, – … Мак… Кла… Рен… Сенатор…

Дыханием на морозном стекле таяла его мальчишеская улыбка. Снова пискнула и сразу осеклась Наташа. Пётр скосил на неё взгляд, потом обратно… и уткнулся в колючие, сузившиеся глаза Кожанки.

– Ну что, срань Господня… – задумчиво спросил Кожанка. – Дальше поедем?

И выдернул ремень из брюк Петра. С такой силой, что Пётр выгнулся мостиком вслед жуткой боли в пояснице.

И опёрся на ступню, и ту прошило, как раскалённым прутом. Пётр закричал, но скошенным взглядом успел уловить, как отчаянно мотает головой Наташа и звериным уже, оголившимся чутьём понял, не надо шуметь. НЕ НАДО.

Стиснув зубы, Пётр зарычал.

А Кожанка стягивал ему руки его ремнём. Высыпал оплывшие кусочки льда и запихнул в рот полотенце. Пётр замотал головой. Кожанка присел вплотную. Скучно осведомился:

– Где хранишь свои молоточки?

Пётр зло дышал через нос. Ноздри, казалось, сейчас разорвёт. Кожанка опустил руку ему на лодыжку. Пётр замычал и кивнул к окну, на стеллаж. Полотенце торчало из окровавленного рта. Щёки были набиты полотенцем. Он напоминал страшного пьяного клоуна, жующего полотенце. Кожанка неуловимо поднялся.

– Скучай тихо. Я быстро…

Наташа смотрела, как плавно Кожанка несёт дробильный молоток. Приносит и кладёт от себя слева. Засовывает в карман руку, вынимает и из кулака выскакивает длинное узкое лезвие. Наташа ещё видит, как он кладёт нож от себя справа. Дальше перед её глазами всё меркнет…

Сзади Кожанки раздалась какая-то возня, оседающее на пол тело. Кожанка оглянулся. Наташа, с размазанным по лицу макияжем лежала в обмороке. Как-то отдельно, нелепо сверху торчал её живот. Кожанка обиженно оглянулся на Петра.

– Поскуда ты, а не скульптор…

Пётр снова дёрнулся. Кожанка, положил ему руку на плечо, устало пояснил:

– …Значит так. Развилка тебе… Или я тебя скоплю. Или долбаю кисти… Думай, Пётро. Эттт легко… только кивнуть… Направо – шлюх лепить. Налево – буем размахивать… ну, давай… мозгуй, минута пошла…

Кожанка дружелюбно пихнул Петра в плечо, мол, сам время тянешь. Пётр остервенело мычал. Если бы не полотенце во рту, это был бы вой…

Но Пётр больше не интересовал Кожанку. Кожанка смотрел на Наташин живот, перед которым был размыт дёргающийся Пётр. Кожанка смотрел неотрывно. Он смотрел уже сквозь неё, в застенную, цементную пустоту.

И если бы не обморок, Наташа могла бы видеть, как остервенело он трёт скулу, но не может заплакать, давно не умеет. А может, никогда не умел… Он лезет в карман и достаёт свою записную книжку и начинает рвать её на куски. Его пальцы рвут тиснённую кожаную обложку, как промокашку…

Книжка закончилась. Кожанка неподвижно сидел, и смотрел прямо перед собой. Его правая рука механически, без цели перебирала мелкие бумажные и кожаные клочки…

Кожанка что-то решил. Протянул правую руку и неуловимо сложился нож, и приручённой мышью шмыгнул в карман. Кожанка встал, равнодушно перешагнул через дёргающегося Петра и пошёл к Наташе, и, перешагнув через неё, исчез на кухне…

…Наташа приходит в себя. Первое, что она начинает различать – размытое, дёргающееся красно-белое пятно, из которого проявляется лицо Петра, перекошенное от злобы и боли. Его загораживает гигантская чашка, всплывающая перед её носом…

Кожанка присел перед Наташей, спиной к Петру. Наташа слабо глотнула и неловко отставила чашку на пол. Вода пролилась, чашка откатилась, но ни Кожанка, ни Наташа этого не заметили.

Между ними бился диалог, трудный, неслышный. Первым нарушил молчание Кожанка.

– И что мне с тобой делать? – слова упали, как ледяные кубики…

– Что хочешь… – беззвучно, равнодушно, одними губами, ответила Наташа.

– Может оставить тебя? – задумчиво спросил Кожанка, – родиться сучка… маленькая, красивая… как мамка… – добавил с издёвкой, – назовёшь пЕтрой… Буду ей пряничек в праздничек приносить…

Кожанка продолжал говорить, но голос его уходит, и Наташа перестаёт слышать. Она что-то ищет в лице Кожанки. И, кажется, находит…и тихо улыбается.

Кожанка хмуро замолк, она не слышала, она поняла, потому что его губы перестали шевелиться…