Альманах «Литературная Республика» №1/2013

Личность не может быть меньше творчества, творчество – меньше личности. Если личность хочет, чтобы ее творчество соответствовало лишь части свойств данной личности, то это не может быть навязано личности никем. Но общество предлагает личности быть одной из поэтических масок. В любом обществе это рискованно. В советском – гибельно. Поэзия все больше становилась фактором субординации поведения в обществе, отметая «серяков» в пользу «золотых». В этом поэзия могла быть заменяема чем угодно. Забегая вперед, скажем, что именно этого опасался Н. Сергеев-Симфориди, когда объявил «Орфей» студией лирической поэзии, а не художественного творчества: под последнее расплывчатое определение можно подвести что угодно и увести поэзию в сторону ради задач ярмарки тщеславия.

Необходимость уроков солнца. Значение опыта Симфориди

Поэма Е. Евтушенко «Голубь в Сантьяго». Вместо масштабного философского обобщения, тем более что анатомирование иностранных революций было фактически неподцензурно для номенклатурного поэта, его лирический герой кочует между ханжески поставленным вопросом о «праве на причинение боли» и любовными похождениями выбитого из колеи некто, так похожего на представителя советской золотой молодежи. Личность явно уценяется, и поэма не может быть названа словом о человеке.

Проблема не становится меньше или больше, если за нею стоит менее или более значимая причина. Проблема всегда – проблема. Насколько непохожа схема Евтушенко, дитя господства отправных точек, явления, на реальный протест личности, принятой советским «хорошим обществом», но не включенной в его поэты в 1982г., в силу возросшей недееспособности его институтов. Этот представитель номенклатурной молодежи бунтует искренне, хотя и с советским «искренним конформизмом».

Д. Лекух:

«…Вот и приехала – дама из Бонна.\ Наша – а все-таки госпожа. \

Таня, Танюшка, а все-таки больно,\ что не могу твою руку пожать !\

…Красная площадь,\ у Мавзолея застывший солдат\сороковых…\

…Подобно осанне, медленно приподнимался рассвет…\

Залитый прожектором памятник Пушкину, \площадный джинсовый табун. \Посмотрите на нас, послушайте – \Каждый из нас – Гамаюн.\

Витая в облаках и дали уносясь, \Забыли вы, что здесь, под самым носом,\Стоят мальчишки, словно знак вопроса,\Стоят мальчишки, втоптанные в грязь.\Как бы ни было больно, я от них не уйду,\

Это мое, это мое поколение,\Познавшее рано и грязь, и беду,\

Уходом отмстившее за унижение.\…И, как худшую часть молодежи,\ «Север» засасывает меня».

«Московские панки», советская номенклатурная молодежь, всячески ограждавшаяся властью от слова критики, поскольку такая критика могла бы поднять вопрос о проблемах не-номенклатурны, «серяков». Это та часть социума, что создала системный дисбаланс российского общества после освобождения России в 1991г. Как люди и как поэты, она имела свой масштаб своих проблем, не зависевший от общепринятого масштаба. Вот она, роль масштаба!

Уголовно наказуемое в те годы заявление от имени панков:

«…они устроят вам, что было в Польше (в 1981 г. В. М.)».

Умелое владение формой, выбор масштаба «на выдох» во многом вызвано дикой табуизацией истории со стороны советского режима (о В. Маяковском):

«И маленький маузер бил из Лубянки в Россию – \ Какой-то московский чиновник хотел стать красивей,\И сталинской трубкой уничтожал мироздание».

В 1982г. сны поэта казались снами юности:

«…и баррикады поперек Москвы,\и танков…горящие коробки…\

…глаза у всадников мертвы…\...Я липы лист растер между ладоней,\

я никого еще не убивал».

Предсказанное им сбылось через десять лет. Поэзия настолько обобщает бытие независимо от состояния души, состояния личности на данный момент (а почему 17 лет недостаточны для этого!), что не только творческая позиция поэта, но и сам факт предсказания уже вторичны по отношению к ней.

Невозможность, да и нежелание очиститься не отрицают попытку очищения, да и память о своей первоначальной чистоте не умирает, даже проданная на ярмарке тщеславия, стучит – это – я:

« … пусть не поэт, а куплетист…\пусть даже в Бога я не верил,\

но перед Господом я чист».